Он садится в кресло, достаёт сигареты и закуривает. Моя бедная голова которая, только только отошла от боли, тут же реагирует на этот запах очередным болезненным пульсированием в затылке. Я так в итоге и курить брошу!

— Вы нас очень сильно выручили товарищ Евстигнеев, — говорит комитетчик, — большое вам спасибо.

— Да, пожалуйста, — пожимаю я плечами, рад помочь нашим доблестным органам. Вы как, грамоту почётную выпишете, или премию дадите? Давайте лучше деньгами, Я безмерно уважаю Владимира Ильича и его профиль. Особенно если их, профилей, много и они на светло-бежевом.

— Товарищ Евстигнеев. Дорогой мой, — сотрудник органов встаёт и внимательно смотрит мне в глаза. То, что он ниже на полголовы и глядит на меня снизу вверх, его нисколько не смущает, — Анатолий Григорьевич успел мне рассказать о том, что что вы, мягко скажем наглец. Я же со своей стороны хочу вам напомнить, что статью о незаконном обогащении у нас никто не отменял, и я прямо сейчас могу изьять у вас не только материальные ценности, например, кольцо, которое вы очень ловко у меня умыкнули, но и деньги. А денег этих вы прошлой ночью выиграли много. Вам же не нужно напоминать о том что за один доллар у нас дают 75 копеек, а за сто вышку?

— Причём тут доллары, товарищ, не знаю вашего имени-отчества-звания? Я никаких долларов и в руках-то не держал. Кроме тех, которыми так безрассудно распоряжался наш итальянский гость. Их вы можете ему вернуть самостоятельно. Так уж и быть, я не обижусь.

— Прекратите ломать комедию, Евстигнеев. Вы сейчас не в том положении. Я с полным на то правом сейчас конфискую у вас всё, что вы выиграли у этой дуры Белогорской, а потом передам вам сотрудникам транспортной милиции. И поедете вы, дорогой мой, заниматься трудотерапией в условиях резко-континентального климата лет этак на десять-пятнадцать. И честное слово мне очень хочется это сделать. Надоел ты мне Евстигнеев, — внезапно сменяет он тон, — хуже горькой редьки. Так что заткнись и слушай.

Гарагуля в это время берёт портфель с деньгами и выходит. Перед дверью он поворачивается и смотрит на меня. В его взгляде я читаю «Извини писатель, что втянул тебя во всё это».

— Я вас внимательно слушаю. — говорю я комитетчику, когда дверь закрылась.

— То что внимательно это хорошо, — отвечает тот, — я хочу, чтобы ты понял. У тебя из этой каюты теперь только два выхода: или в тюрьму, или на Лубянку. Нам такие ловкие ребята очень нужны. Притом нужны здесь и сейчас, на борту «Грузии» и дальше в Абхазии.

Глава 17

За всю мою недолгую, но вполне успешную литературную карьеру меня пытались вербовать трижды.

Первый раз случился, когда для нас совсем ещё юных и желторотых литераторов организовали встречу с писателями из солнечной Кубы.

Колоритные «барбудос» показали себя отличными ребятами и большими мастерами поглощения русской водки. После чего все языковые барьеры оказались сломлены.

Мы почувствовали себя истинными «гильерос», решительным штурмом взяли ресторан дома Литераторов, где продолжили встречу, как выражались в те времена, в тёплой и дружественной обстановке.

На следующее хмурое похмельное московское утро меня разбудил звонком редактор Костя Синицын и срочно потребовал моего присутствия «по вопросу, не терпящему отлагательств».

Нервный голос редактора поселил у меня в душе смутную тревогу. Я медленно собирался и долго шёл, предчувствуя недоброе.

— Тобой «товарищ из органов» интересуется, — сообщил мне Костя, едва ли не шёпотом, встретив у самого входа.