— Почему? — Мария внимательно наблюдала за ней.

— Наверно, боюсь… Не знаю…

Вошла фру Хермансон, она задернула шторы, заперла дверь веранды и пожелала им доброй ночи. Потом они услыхали ее шаги на кухне и щелчок замка. Мария налила в рюмку немного чистого виски.

— Выпей, — сказала она Фриде. — Выпей одним глотком, как лекарство. Сразу станет легче.

Фрида посмотрела на рюмку, протянула руку и вдруг разрыдалась, натужно всхлипывая.

— Прости меня, — рыдала она, — мне так тяжело… Мучительно тяжело… Ты так добра, даже не понимаю, почему ты так добра ко мне…

Мария выжидала с неподвижным лицом. Когда Фрида успокоилась, она сказала:

— А теперь выпей. И давай ляжем спать, ты устала, вот и все. Прими на ночь аспирин.

Туман немного развеялся, и летняя ночь стала синей. Лежа в постели, Мария читала свою роль, медленно, внимательно прочитывала она каждую реплику кузины Фриды, они оживали одна за другой, звучали убедительно и логично. Роль была замечательная, просто замечательная. Но трудная. Только теперь Мария поняла, что для женщины, которую она должна играть, характерны не только покорность и незначительность, что она обладает еще и свойством, о котором говорят очень редко: естественной добротой. Той добротой, которая светится в улыбке кузины Фриды, но которую она не решается отдать другим, скрывает в себе, подавляет собственную щедрость.

Как же живет кузина Фрида? Чем она занимается? Я ничего не знаю о ней…

Мысли Марии отвлеклись, она отложила тетрадку. Внезапно тишина, царившая в доме, встревожила ее, она встала и открыла дверь на площадку. Нет, в щелке под дверью Фридиной комнаты света нет. Фрида спит. Или лежит и плачет? Мария подошла и прислушалась. Нет, тихо. Она облегченно вздохнула.

Вообще-то жаль, что пришлось вызвать сюда фру Хермансон. Но что поделаешь! Надо будет поручить Фриде починить простыни. Не завтра, конечно. А через день, через два. И может быть, рассказать ей какие-нибудь театральные сплетни, их все любят.

Дитя цветов

Когда Флура Юханссон была молодая, ее часто сравнивали с цветком, она любила свое цветочное имя, считая, что оно ей вполне подходит. Тоненькая шея, пышные золотистые волосы, голубые, как незабудки, широко раскрытые глаза, их взгляд мог бы показаться вызывающим, если бы их не затеняли длинные, тщательно накрашенные ресницы. Она выбирала наряды для своего худенького тела в трогательно детской манере, но с большим вкусом, чаще всего носила юбки и девичьи блузки с круглым воротником, похожим на чашелистик. Скрытая такой пуританской униформой, ее кокетливая женственность проявлялась еще ярче, привлекая и волнуя. Тем, кто спали с ней, казалось, будто они соблазняют школьницу. Флура Юханссон говорила о своих любовных приключениях с обезоруживающей наивностью, словно рассказывала анекдоты о преданных домашних животных, которым нужно уделять внимание. Неприкрытая аморальность делала ее похожей на покачивающуюся на поверхности пруда кувшинку, к которой не пристает никакая грязь.

Отец Флуры, такой же некрасивый, грузный человек, как и его жена, работал дилером в сфере резиновой промышленности. Ее родители никак не могли прийти в себя от изумления, что произвели на свет такую красавицу, и ужасно баловали ее. Друзья Флуры походили на нее, они также были из привилегированного клана любителей легкой и приятной жизни. Все они от случая к случаю спали друг с другом, одалживали, меняли или крали партнера — одним словом, отличались удивительной свободой нравов, чем весьма гордились. Они даже не очень-то старались скрывать свои похождения. Их любовные утехи были свободны от пафоса серьезности и лишены естественной стыдливости и шарма.