Внезапно в доме бахает винтовочный выстрел, и раздаётся истошный женский визг. «Вот гад!» – Я выпрямляю обе ноги.

    – Не зассал началь…

    Бах! Пуля входит полицаю под подбородок. Ох, не зря я в своё время настрелял в МП-8 себе второй разряд.

    – Зельц, пулей сюда! – ору я.

    Из палисадника, как медведь из малины, выламывается Люк. Оба бегут к дому, а я сползаю по стене. Люк ломится в сени. Зельц останавливается передо мной:

    – Товарищ старший лейтенант, Антон, что с вами?

    – Да, ногу немного зацепило.

    – Я… я сейчас перевяжу вас.

    – Не надо. Я уже сам справился. Ты лучше на двор сходи, там мужик какой-то валяется. Вроде, живой был.

    Подобрав ППД, я опёрся о стену и встал. «Надо посмотреть, кто там такой продвинутый был, что заложников догадался взять…»

    С некоторым трудом – адреналин из крови уже улетучился, я дохромал до сеней и, взобравшись по лестнице, вошёл в дом.

    В большой, когда-то чисто убранной комнате, я увидел Люка, бормочущего что-то успокаивающее молодой девчонке, которая сидела на полу у русской печи, обнимая двух мальчишек лет четырёх. На печке я заметил следы от пулевых попаданий. Застреленный мной полицай лежал на полу, вытянувшись во весь рост. Рядом валялся обрез трёхлинейки.

    «Мда, дядя, желание покуражиться сыграло с тобой злую шутку. Если бы ты не жахнул в печь, желая поторопить Люка, может и был бы у тебя шанс опередить меня. И уж точно, ты бы от окна не отвлёкся». – Подумал я, усаживаясь на лавку.

    – Сань, слышь, а чего вы пальбу открыли? – задал я Люку, давно волновавший меня вопрос. – И что с рацией твоей?

    – А, я сам дурак. Аккумулятор посадил. Видимо забыл ночью выключить. А со стрельбой… Это у Зельца нервы не выдержали. Падлы эти, – кивок в сторону трупа, – дядьку. Ну, что нас молоком по утру угощал – к стене колышками прибили. А он – мужик пожилой уже был, вот у него сердце от боли не выдержало. Что-то ухнуло у меня в груди.

    – За что его так? – просипел я не хуже, чем застреленный мной полицай.

    – Это я виновата… – всхлипывая, сказала вдруг девушка. – Дура яааааа….

    – Так, гражданочка, давайте без рыданий! – попытался вернуть разговор в конструктивное русло Саша.

    – Яааааа, бинты постиралаааа, и на забор по привычке повесилаааа… – захлёбываясь проговорила девчонка.

    – Дядькоооо Остап увидел, и пошёл их снимать, а тууут немцы в деревнююю приехалиии… Вот он и пошел их молокооо… угощааать…

    – Так, девонька, плакать позже будешь, а сейчас по порядку рассказывай! – прикрикнул я на неё.

    Странно, но подействовало, а может, это немецкий плащ мне солидности придал, но девушка вытерла глаза и продолжила уже более внятно:

    – Немцы уехали, но тут как раз этиии гады приехалииии, – и она показала рукой на труп. – А Федька, ко мне давно уже приставал… Ещё до войны, когда я к дядьке Остапу на каникулы приезжала.

    – С этим понятно… – прервал я её, а бинты-то откуда?

    – Так у нас в сарае лейтенант раненый отлёживался. Танкист он.