Стукнула входная дверь, и в сенях послышались шаги. «Зельц, скорее всего. Что-то быстро он…» – подумал я.

    – Товарищ лейтенант, помогите мне, пожалуйста! – донеслось из «деревенской прихожей».

    Люк, не задавая лишних вопросов, встал и вышел в сени. Вскоре они внесли в комнату высокого молодого парня, одетого в замызганную и изорванную серую гимнастёрку и тёмно-серые бриджи. Лицо его «украшала» богатая коллекция синяков и ссадин. Левый глаз заплыл так, что было непонятно видит ли он им вообще. Кисть и предплечье его левой руки были замотаны тряпками, а на чёрных петлицах действительно красовалось по два «кубаря».

    – Давай его на лавку положим, – предложил Люк Дымову.

    – Лучше – на пол. – Вмешался я: – На полу просторнее и падать некуда.

    – Ты бы, Антон, чем шутить – сбегал бы, да мотоцикл во двор загнал.

    – Извини, дорогой… Бегать мне сейчас – ну совершенно не с руки… Точнее – не с ноги.

    – Это почему же? – странно, что Люк не заметил, что я хромаю.

    – Дядя – пиф-паф, ножка – бо-бо! – жизнерадостно, на сколько смог, пояснил я. – Так что, товарищ лейтенант, сами за транспортом пи… идите. А ещё лучше, если шутки отбросить, если ты сбегаешь и пригонишь мой мотоцикл, а я пока танкиста обихожу.

    Немного полюбовавшись на удивлённую Сашкину физиономию, я отлепился от лавки и похромал к лежавшему на полу танкисту.

    – Ну, блин… Партизан хренов. Ты так бодро под окнами скакал, что я и не заметил…

    – Не заметил – это хорошо. Но, за моим байком ты, всё-таки, сбегай.

    Осмотрев руку танкиста и поняв, что имеет место перелом лучевой и локтевой костей, а также сильный ушиб мягких тканей кисти, я перешёл к осмотру головы. (Вас, наверное, удивляет, отчего я так спокойно говорю о ранах, и даже диагнозы какие-никакие ставлю. Всё очень просто: в ранней юности, я медучилище закончил и даже два года отработал в операционной. Ну, а если добавить к этому, что руками и ногами я размахиваю вот уже четверть века, то уж в чём-чём, а в ушибах я разбираюсь.)

    «Так, вроде ничего страшного – поверхностные рассечения. Выглядит страшно – но совершенно неопасно», – думал я, аккуратно ощупывая голову пациента. Попутно я продолжал «опрос местного населения»:

    – Гражданочка, а как давно о… командир у вас?

    – Две недели, как его дядька… – всхлип, – Остап – ещё один всхлип, – за речкой нашёл. Товарищ командир без памяти был. Неделю почти в себя не приходил.

    «Странно, рана пустяковая, а без памяти… Может, контузило его? Или сотрясение?»

    – А вас, девушка, как зовут?

    – Лида?

    – Вы комсомолка?

    – Да, товарищ… – тут она присмотрелась ко мне повнимательней и осеклась.

    Её можно было понять, встреть я фотографию себя нынешнего неделю назад где-нибудь на просторах Интернета, ни за что не определил бы, кто на картинке изображён! Немецкий мотоциклетный плащ, измазанный грязью и кровью, из-под него выглядываю непонятные пятнистые штаны. Немецкую каску я оставил в мотоцикле, а пилотку потерял во время всех этих скачек, поэтому моя голова была украшена прямо-таки колтуном из мокрых и припорошенных уличной пылью волос.