Рядом со стульями охрана сноровисто поставила шатер голубого шелка, но Бертран был слишком измучен и даже не сделал попытки заглянуть в него. Любопытство покинуло Гюльзенхирна.
— Вина? — светски поинтересовался герцог. — В прошлом году удалось доброе анжуйское. Сами понимаете, виноград был местным, но король назвал вино добрым анжуйским, следовательно, быть по сему. Воля короля даже вино заставляет стать таким, как хочется королю.
Бертрану показалось, что в последних словах его спутника кроется откровенная насмешка. Он внимательно посмотрел на собеседника, но герцог оставался невозмутимо серьезным.
Вино и в самом деле оказалось неплохим. Быть может, все объяснялось недостаточным опытом Бертрана, а вино было самым обычным, ординарным, но, скорее всего, Бертрану очень хотелось пить. Он жадными глотками осушил вместительный кубок два раза подряд и вскоре ощутил приятное возбуждение, что было следствием несомненного опьянения, впрочем, довольно легкого для того, чтобы Бертран от этого потерял рассудок и был не способен выслушивать дальнейшие поучения герцога де Рогана. Сейчас герцог казался Бертрану Гюльзенхирну нудным лектором, читающим скучную, но обязательную лекцию.
— Запомните, — брюзгливо продолжал герцог. — Не вздумайте упоминать о фюрере и рейхе. Это тема при дворе — безусловное табу. Как и само существование Германии. Сами понимаете, в доме повешенного не говорят о веревке. Ваш дядя не любит вспоминать о том времени. По сути дела, Бертран, мы с вами едем в прошлое. В далекое прошлое.
— Я это заметил, — ядовито сказал Бертран, поднимая обе руки и выразительно оглядывая свое одеяние.
— Это часть плана, — философски заметил герцог де Роган. — Надо было постепенно подготовить вас к тому, что вы узрите. Все сделанное лишь цепочка выполненных пунктов заранее продуманного плана. Сменить вам одежду, заставить пересесть с самолета на поезд, а с поезда на машину и далее довести дело до верховой езды… Надеюсь, вы не очень огорчаетесь, дорогой Бертран?
— Я проклинаю тот час, когда вас встретил! — с непосредственной живостью, присущей молодости, вскричал Бертран. — Будь проклят Гамбург и все его гостиницы, в которых имеются рестораны! День, когда я согласился разговаривать с вами, был самым несчастным в моей жизни!
Он злобно посмотрел на спутника, который в своем одеянии и в самом деле напоминал французского рыцаря времен короля Людовика XV, как его представляют любительницы исторических романов. Или учителя фехтования из тех же романов.
Повинуясь вспыхнувшей в нем злости, Бертран ядовито спросил:
— А как же ваши жертвы, герцог? Они тоже охватывались вашим хитроумным планом? Или это явилось вашей импровизацией, которую не мог предусмотреть ни один план?
Спутник и наставник покосился на равнодушных охранников, встал со своего стула, подошел к Бертрану и склонился к нему, кривя губы в усмешке:
— Не злоупотребляйте моим благорасположением, милейший Бертран, — прошипел он. — Из вашего покровителя я могу превратиться в безжалостного врага!
Бертрана обожгло ненавистью герцога де Рогана, он испуганно отшатнулся, бормоча что-то невнятное и извинительное.
— Итак, принц! — вновь становясь благожелательным стариком, улыбнулся де Роган. — Не угодно ли вам будет продолжить наш путь?
Внешнее благодушие его не могло обмануть Бертрана, перед ним сидел враг, который был вынужден притворяться благожелательным и великодушным. Именно поэтому Бертран счел разумным не протестовать и не вступать с герцогом в споры.
«Погоди, старая сволочь, — думал Гюльзенхирн, с отчаянием волоча ноги к своей лошади, лениво пасущейся вдоль дороги. — Дай только добраться до дяди, я ему все расскажу, и про эти угрозы тоже!»
Но в глубине души Бертрана уже жил отчаянный страх, и он понимал, что никому и ничего не расскажет. |