Голос его, неожиданно красивый, лился легко и свободно. И хотя в нем звучали меланхолические нотки, он все же сохранил искрящуюся чистоту безмятежного моря.
* * *
Я был в восторге от собранных материалов, касающихся «Песни о священной лодке», и мне захотелось задержаться в этой деревне, чтобы раскопать еще что-нибудь из старинного местного фольклора. Я часто бывал в храме Тайсэндзи и, беседуя с настоятелем, искал в его словах подсказки, которые могли бы привести к новым открытиям.
Был вечер пятого дня моего пребывания в деревне. Какудзин угощал меня сакэ в храме и во время беседы о том о сем рассказал одну историю, которая случилась в деревне за пару лет до того. Эта история так меня привлекла, что я, сгорая от любопытства, на время отложил в сторону научные интересы.
Некий молодой человек вместе с замужней женщиной задушил ее супруга. Супруг страдал от афазии, возникшей из-за травмы, которую двумя годами ранее нанес ему тот же молодой человек.
Я попросил настоятеля рассказать все, что ему известно об этой трагедии. К моему удивлению, Какудзин в равной степени сочувствовал каждому из троих персонажей; меня же особенно заинтересовала жена по имени Юко.
Несмотря на то что настоятель подробно описал ее мне, внешность и характер этой женщины все равно скрывал покров неизвестности. Единственное, что я мог вообразить, – ее тонкие губы, всегда подкрашенные яркой помадой. Этот размытый, трудноуловимый образ был для меня подобен прекрасной и таинственной старинной фольклорной находке, до сей поры похороненной. Каким ценным научным открытием она могла бы стать, если бы только я мог отыскать ее сейчас, когда она была на грани исчезновения и хранилась в строжайшем секрете.
Наконец настоятель предложил мне взглянуть на сохранившуюся у него единственную фотографию этих людей. Пока он ходил за шкатулкой, в которой лежал снимок, меня переполняли одновременно надежда и тревога. Исследователи вроде меня часто сталкиваются с разочарованием в поездках. Одно дело – устная передача традиций, особенностей языка и мышления, где сразу можно определить ценность материала, и совсем другое – когда изучаешь какой-нибудь древний документ, о котором слышал самые восторженные отзывы, и вдруг обнаруживаешь, что ничего особенного в нем нет.
Я боялся, что фотография Юко не оправдает моих ожиданий. К счастью, мои опасения оказались напрасными.
Снимок немного передержали, а три фигуры были в белой одежде, что еще больше подчеркивало его яркость. Тем не менее изображение получилось четким, а безмятежная дружеская близость между людьми на фото бросалась в глаза и создавала странное впечатление. В центре кадра стояла Юко в белом платье; она улыбалась и держала в руке сложенный зонтик. На ее веселом, с правильными чертами лице лежал отпечаток легкой изысканной грусти; губы, хоть и тонкие, отличались красотой. Я обрадовался, что реальность оправдала мои надежды, – описывая Юко, настоятель ничуть не преувеличил.
Фотографию настоятелю без всяких задних мыслей за день до происшествия подарил Кодзи, который, как обычно, принес цветы в храм. Оглядываясь назад, несомненно, все согласятся с тем, что этот подарок наводил на размышления. Но об этом я еще скажу.
В рассказе настоятеля меня больше всего потрясло описание Кодзи и Юко, какими он их увидел наутро после убийства.
Настоятель имел привычку вставать еще до рассвета, спускаться в задний сад и прогуливаться там без особой цели. Небо начало светлеть. Вдруг он услышал шаги – кто-то спускался по склону от «Оранжереи Кусакадо», – отвлекся от созерцания и поднял голову. Обычно в такую рань из дома никто не выходил.
Присмотревшись, он понял, что это идут, держась за руки, Юко и Кодзи. В это мгновение солнце, восходившее над горами на востоке, озарило склон, и пара предстала в первых лучах наступавшего дня. Лица их светились счастьем, походка была легкой и свободной. |