Спали каждый в своей комнате. В том смысле, что Митя не стал приставать с ласками к Нине, заметив её озабоченное лицо.

Нина спала плохо. С одной стороны, её мучала мысль, правильно ли она сделала, что приехала сама да ещё привезла мужа и сына.

Дело в том, что Локк ей активно не понравился. А с другой стороны, часть ночи она посвятила… реставрации картины неизвестного художника «Мадонна с младенцем». Во сне…

Утром, за завтраком, они почти не разговаривали, заметив сосредоточенность матери. После завтрака Митя и Гоша отправились в сопровождении опытного ковбоя и охранника на конную прогулку в окрестностях ранчо, а Нина поднялась в мастерскую и наконец подошла к большому станку, на котором был закреплен холст.

Первое впечатление – грубая мазня. Краски лишены кракелюр, тех тонких характерных трещинок в красочном слое, которые появляются на холсте со временем. Качество живописи низкое, рука грубая.

Но на картине, при ближайшем рассмотрении, можно было обнаружить два кусочка живописи, резко отличающихся от остальной. Это был крохотный кусочек пейзажа, – ветка дерева на фоне озерной глади.

Нина знала манеру Франсиско Сурбарана и могла бы голову отдать на отсечение, что эти четыре-пять дубовых листьев написаны его кистью. Если бы была возможность поставить рядом картину Сурбарана 1634 года «Геракл, убивающий критского быка», там есть такой фрагмент – ветвь дерева на фоне озера, – и стало бы ясно, – это фрагменты, созданные одним и тем же мастером.

Это относилось и ко второму фрагменту, – лепестку белой лилии на фоне горлышка стеклянного кувшина.

И снова Нина захотела прибегнуть к сравнению: мысленно она восстановила в памяти картину Сурбарана «Христос с терновым венком». Потом как бы укрупнила воспоминание, заставив себя увидеть деталь – цветы в прозрачной стеклянной вазе, – пионы и лилии.

Даже одного взгляда на белый цвет, на мазок белого, – было достаточно, чтобы предположить: перед тобой несравненный Франсиско Сурбаран. А тут – такие большие детали. Неужели ей предоставлена Судьбой честь открытия ещё одного полотна великого испанца?

А в целом картина пока что была ужасающая. Масса механических нарушений красочного слоя, вертикальные трещины; ткани, которые так искусно писал Сурбаран, – и подушка, на которой лежит младенец, и плащ Марии были простой белой или черной массой. Справа в углу еле виден был лик какого-то старца, – а слева за окном – кусочек пейзажа с той самой, словно выглянувшей из тьмы, веткой дуба, и – на подоконнике, – вероятно, стояла стеклянная ваза с лилиями, но сейчас это было сплошное черное пятно, с кусочком светлого – лепесток лилии на фоне стекла, освещенного солнцем…

И Нина начала работать.

Под влиянием реактивов исчез золотой венчик вокруг головы младенца. Лицо его из коричневого стало бело – розовым, стало более прописанным, промоделированным.

Но первое «вскрытие» обнаружило следы другой, более ранней реставрации. У младенца было необычайно безобразно выписано лицо и густо буквально намазаны волосы. То же самое Нина обнаружила на голове самой мадонны. Сильно повреждены были надбровные дуги и губы, как механически, так и поздней грубой записью.

На следующий день Нина проделала второе «вскрытие». Но и оно не освободило подлинник от предшествовавших реставраций. Лишь через неделю Нина пошла на третье «вскрытие».

Этот третьим этап увенчался успехом.

Перед глазами Нины во всей своей красоте открылась жесткая, сочная, объемная живопись Сурбарана.

И потом ещё много ночей подряд она снова и снова вскрывала поздние записи, вспоминала, как сначала очистила правую ножку младенца, записанную ранее грязными коричневыми тонами.