Тубик подхватил, когда воровское отрицалово поддержал: «Эти руки никогда не будут знать работы, начальник!». Администрация в ШИЗО батареи на минимуме держала — воспитывали. Там он и начал кашлять. Дальше опять всё как у всех — больничка, попытка побега, новый срок. Кашель не проходил, авторитет рос. Закончилось все УДО по состоянию здоровья и направлением в Средневолжский тубдиспансер — доживать. То, старое государство, было доброе, беззубых волков на полный пансион ставило.

А потом доброго государства не стало. И всех зонских тем вместе с ним. Наступила эпоха отморозков и беспредела. Ну, он — никому не нужный — покантовался пару лет между овсянкой и передачей «Играй, гармонь!» по субботам утром, и решил хапнуть напоследок — пожить.

Серый представил, как этот зонщик где-то за дорогой на складах откручивает болты на стопоре катушки, как тянет, обливаясь потом и постоянно перхая, провод. Как боится, что его в любую секунду зашухарят и тогда всё — нового срока не будет, его просто забьют лопатой и зароют у складского забора.

Обошлось — охранник два дня бухал и дрых в вагончике, а собак на складе давно не было. Собак нужно кормить, иначе они превращаются обратно в волков и уходят в лес.

Он вытянул провод, но его оказалось неожиданно много, двести метров. Это была большая удача, большой хапок. Он так и бормотал обмётанными губами, выталкивая слова сквозь редкие, прокуренные усы: «Большой хапок, суки! Фартовый я, мля! Фартовый!»

Конечно, двести килограмм провода в одиночку унести нельзя. Но можно тащить — по мокрой от росы траве идёт как по маслу. И он тащил, волок, упираясь рваными кедами, хрипел, кашлял, плевался. Остановился отдохнуть, закурил, понял, что зря — сердце подскочило к горлу, заколотилось в ушах, руки-ноги сделались ватными, а воздух исчез совсем, как будто в рот запихали поролон из автомобильного сиденья.

Бросил сигарету, отдышался, взвалил хвост скользкого, увёртливого алюминиевого червяка на плечо и потащил дальше. Начался подъем. Нужно было поднажать. Здоровый мужик без проблем проволок бы провод через этот бугор, а он забуксовал. Понял, что — не осилит, но волчья звонкая злоба взяла своё — на кураже, на «накося, начальник, поцелуй меня в очко» попёр, попёр — и…

— Сердце не выдержало, — сказал Серый вслух, докуривая. И зачем-то добавил: — Наверное. Инфаркт. Или аорта…

Других смертельных болезней он в этот момент не вспомнил.

— Серый, я нашёл! — заорал в кустах Малой. Раздался треск, зашумели ветки.

— Не ори, — больше для проформы одёрнул его Серый. По дороге за деревьями проехала машина. Их никто не мог услышать — кому тут ходить в шесть утра осенью? В лесу грибники хоть встречаются, а здесь…

Малой притаранил белый силикатный кирпич, измазанный гудроном, и погнутую железяку — здоровенный стопорный болт, такие в фаркопы вставляют, чтобы прицеп не соскочил. Это было то, что надо. Теперь оставалось самое простое — шагами отмерить два раза по тридцать-сорок метров — больше им было не унести — подсунуть кирпич под провод, перебить его стопорным болтом, смотать куски в бухты и нести Толяну Старому на Приёмку.

Малой приплясывал поодаль, бросая на мертвеца такие взгляды, что Серому тоже становилось страшно.

Идти на другой конец провода было лень, поэтому Серый решил выдернуть конец из мёртвых рук зонщика и начать мерить с этой стороны.