Впрочем, ладно, сказала она себе. Еще будет время для самобичеваний. А сейчас надо сесть, по­раскинуть мозгами и решить, куда он мог припря­тать свою поклажу. Ведь должна же она быть где-то здесь, в их большой квартире, если ее не оказалось ни в руках у Клемешева, ни под вешалкой в кори­доре, где он ее оставил накануне вечером... Дела, кажется, принимали совсем не скучный оборот.

День был воскресный, и у нее нашлось достаточ­но времени, чтоб перерыть весь дом. «Дипломата» не было нигде. Она понимала, что если действи­тельно он оставлен Геннадием в ее доме, оставлен намеренно и без предупреждения, то должен быть схоронен до времени там, где она никогда не дога­далась бы искать. Но его нигде не было, нигде! Она уже вознамерилась было бросить свои поиски, как вдруг ее осенило. Она порылась в хозяйственном ящике и нашла старый фонарик. Батарейки здорово подсели, и лампочка светилась еле-еле унылым желтым огоньком, но все-таки этого света хватило с лихвой, чтобы увидеть глубоко задвинутый к самой стене под ванну черный чемоданчик с тускло блеснувшими золочеными замочками наборного цифрового механизма.

— Так-так, — сказала она. — О-оч-чень любо­пытно !

Так как же быть? Оставить его там, как есть, и не прикасаться или все-таки... Вытаскивать было страшно, но, запомнив положение, она изловчилась и, улегшись прямо на пол и как можно дальше просунув тонкую руку под чугунное дно ванны, ух­ватила «дипломат» за ручку и с натугой, с трудом выволокла на свет божий, твердо решив, что, если вдруг он вернется сейчас, ни за что не откроет ему, по крайней мере, пока не вернет его гостинец на прежнее место.

Что, собственно, хотела и могла она узнать? Вот эта штука была перед ней, лежала на полу. О том, чтобы открыть его и заглянуть внутрь, и мысли не возникало. Да и черт возьми, при всем женском любопытстве проклятое интеллигентское воспита­ние никогда бы не допустило подобного «пошлого» поступка. Так что ей надо было? И вдруг она поня­ла. Ушла в комнату и вернулась с немецкими на­польными весами, на которых взвешивалась иногда, заподозрив излишнее прибавление веса. Охнув,

обеими руками оторвала «дипломат» и взгромоздила на весы.

Ух ты! Наташа не верила своим глазам: стрелка остановилась на цифре сорок два. При скромных габаритах черного чемоданчика, обшитого по пери­метру торцов серебристой металлической лентой, даже до отказа набитый, он мог весить ну шесть, ну, черт возьми, пусть даже десять килограммов. Но на весах четко значилось сорок два. И тут не надо было быть профессором химии или физики, чтобы смек­нуть: там, внутри, находится нечто, обладающее весьма значительным удельным весом. Это не могла быть даже сталь. Это должен был быть свинец. Или, может быть, ртуть. Или... золото.

Она ушла на кухню, заварила чай покрепче и стала думать. Будущий социолог, впрочем, уже без пяти минут — на финишной дипломной прямой, гуманитарий до мозга костей, недаром все-таки она была отличницей в школе, — могла кое-что сообра­зить и свести концы с концами. Так что же? Неуже­ли все так... вульгарно и он просто использовал ее квартиру как свою тайную перевалочную базу, как некий секретный склад, куда, конечно, никогда не сунулись бы, случись у него осечка, никакие следо­ватели? А чтобы смекнуть, что дело тут нечисто и явственно попахивает чем-то именно таким, под­судно-криминальным, — не надо было иметь семи пядей во лбу.

Тем ужаснее и отвратительнее было все, что про­изошло между ними. Если все действительно было так, как открылось теперь, — значит, и чувств в нем никаких не было и минуты, за всем стоял лишь голый расчет, какие-то свои тайные цели плюс зна­ние людей, их реакций и нехитрой девичьей психо­логии, на которой, умеючи, так нетрудно было сыг­рать... Нет, нет... невозможно... слишком страшно это все.