|
Наташа вытащила один том, потом второй, соседний, и еще один. И неожиданно за книгами заметила какой-то пакет. Но она вот этими руками протирала книги как раз перед Новым годом, но ничего такого там тогда не было. Она торопливо достала еще несколько томов классика и светоча всех времен и народов и взяла в руки увесистый сверток размером с большой кир<style name="20">пич, тщательно заклеенный крест-накрест поверх газетной обертки лентой скотча. Покачала на ладони и даже зачем-то понюхала, хотя ни на минуту не усомнилась, что там, внутри. Газета, в которую был завернут пакет, была двухнедельной давности... Так вот, значит, зачем он вставал тогда ночью и бродил по квартире в потемках. Так-так... Ну что же. Как и было сказано: кто не рискует, тот не пьет шампанское... Испьем, стало быть, свою</style><style name="10pt">чашу</style><style name="20"> до</style><style name="10pt"> дна.</style><style name="20"> И вполне сознавая, что рискует головой,</style><style name="10pt">она</style><style name="20"> осторожно надорвала уголок газетной обертки. И уже ничуть не удивилась, когда увидела в образовавшейся дырке под полиэтиленовой пленкой зеленоватую цифру «100» в мельчайшей узорчатой сетке. Разумеется, это были доллары. Вульгарные баксы. И если тут, в этой скромной упаковке, лежали лишь сотенные бумажки, их было здесь... так-так — она прикинула на глазок и помножила в уме, — никак не меньше трехсот тысяч. Целое состояние! Деньги, к которым даже прикасаться было страшно...</style>
<style name="20">Как надо было поступить ей? Как, как, как? И как пресечь, как разорвать эту связь? Он не приезжал и, по своему обыкновению, никак не давал знать о себе. А Наташа все думала и думала, как построить разговор с ним, решающий и последний, а главное, такой, чтобы он ни сном ни духом не уловил и не догадался, что она проникла в его тайну. Даже не в тайну его неведомых предприятий, а в тайну второго, наверняка запрятанного и тщательно скрываемого истинного лица «народного избранника» и «защитника интересов населения».</style> <style name="20">Она ждала со все нараставшим волнением момента неизбежно надвигавшейся развязки, еще не зная, что принесет ей рассечение этого гордиева узла. Тех чувств, которые были в ней к нему, уже не осталось и следа. Да и как могли они сохраниться, коли все затопил и задавил помноженный на отвращение страх? А он все не ехал, все не появлялся, и она думала ненароком, уж не случилось ли с ним</style> <style name="20">чего-нибудь наподобие того, что свело в могилу его «друга, брата и соратника» Оракула.</style> <style name="20">Но потом, уже в середине марта, вдруг увидела такое знакомое, резкое, выразительное лицо и быстрый, острый взгляд живых темных глаз в толпе свиты, сопровождавшей крикливого лидера их разношерстного движения. Геннадий не спешил на передний план, не тянулся к объективу камеры, предпочитая, кажется, не выделяться на общем фоне очень похожих на него ладных и стройных молодых людей. То был репортаж из Москвы, с какого-то их слета или съезда — неподражаемый Владимир Вольфович всюду щеголял тогда в новенькой офицерской форме — не преминул и тут покрасоваться. А потом пошел другой телесюжет, и все пропало.</style> <style name="20">Ну ладно, сказала она себе, допустим... Предположим, занят, закрутился, сбился с ног и прочее и прочее... Но почему исчез, скрылся и сгинул вдруг, как тать в ночи... А кто он был, собственно говоря, если не тать? И что все это могло означать лично для нее, помимо того, что и так было ясно, как говорится, понятно и ежу: влипла дуреха по неопытности, как мушка в смолу, в какую-то премерзейшую историю. |
