— Как так?

— А вот так! Овцу Долли вырастили англичане, вот пусть и царя вам выращивают!

— Ой, худо мне! Англичане! Ой, держите меня семеро! — жалобно пропищала Настя Жеребцова и, подломившись в коленях, пала ничком на столешницу.

Агриппина Габун, не вставая со стульев, уронила руки вдоль тела, свесила голову. Обмякла ведьма в показном обмороке, выставив в вырезе платья соблазнительные груди. Полубес, гремя сапогами, кинулся к окошку, распахнул, давая приток воздуху. Тотчас влетел весёлый сквознячок, легонько потрепал волосы Бубенцова. Затем сквознячок склонился над письменным столом, захлопотал над раскрытой картонной папкой, пытаясь расшевелить, оживить мёртвые страницы. Напрасно.

Как ни готовился к неприятному разговору Бубенцов, но теперь был до чрезвычайности поражён реакцией окружающих. Первым делом взял графин, налил воды в чашки девушкам. Затем отхлебнул и сам прямо из горлышка.

— Знаете ли вы, милостивый государь, на что замахнулись? — грозно рявкнул Полубес, возвращая его в реальный мир. — Знает ли он?

— Нет, он не знает! — раздался откуда-то из-за стены резкий, незнакомый Бубенцову голос. Голос, по-видимому, принадлежал тому существу, что только что смеялось клекочущим куриным смехом.

— И знать не хочу, — тихо сказал Бубенцов и поставил графин на край стола. — Вам всем шах и мат. И тебе в том числе!.. — добавил он, повернувшись к стене. — Будь ты проклят... кто бы ты ни был!

Бубенцов двинулся к выходу. Сбоку семенил Шлягер, теребя за локоть. Бубенцов резким движением стряхнул прилипалу.

— Отрекаетесь? — продолжал Шлягер горячо. — Не дрогнет рука? Уничтожить труд поколений... Да вас в сумасшедший дом надо упечь!

— А у вас-то что? Не дурдом разве? Тем более корпус так и называется — психиатрический! Так что упекайте куда хотите! Не страшно.

— Хорошо! Тогда зайдём вот с какой стороны. Мы готовы окончательно списать ваши материальные долги. Как вы? Всё забыть и простить. Без расписки и прочих юридических...

— А пошли бы вы все к чёрту лысому! — выругался Ерошка.

Он чувствовал, что путы ослабли, что стало гораздо свободнее, вольнее. Дышать можно было уже полной грудью.

— «Не даждь места лукавому демону... Лукавому демону, — громко заговорил он, торопясь и сбиваясь, — обладать мною... насильством смертного сего телесе!»

— А насильно и не удерживаем, — проскворчал куриный голос из-за стены. — Только добровольно. Развяжите руки! Дайте ему свободу!

Пошатываясь, потирая затёкшие кисти, Ерофей Бубенцов двинулся прочь. Споткнулся на пороге.

— Карлик на глиняных ногах! — ехидно прокомментировал куриный голос за спиной.

И грохнуло всё собрание. Вылез вперёд толстый, с жабьими глазами. Стал изображать «карлика», переступать раскорякой. Шмякнулся, растянулся. Хохотали, хлопали себя по ляжкам. Даже старый Жиж тоскливо усмехнулся. С каждым взрывом нервного смеха делалось вокруг как будто темнее, мрачнее, невзрачнее.

Глава 11

Роза и Зора

Удар, что и говорить, оказался болезненным. Получив свободу, выйдя с узелком одежды из ограды, Ерофей Бубенцов с первых же шагов понял, как отвык он от самых обыкновенных вещей. Нужно было самому добывать пищу. Как-то заново обустраиваться, прилаживаться. Начинать с нуля. Даже с минуса. Оказалось, что, пока Бубенцов занимался мировыми проблемами, делами государства и благоустройством собственной души, его успели лишить звания артиста. Одновременно уволен был он также из пожарных. Приказ звенел негодованием: «За удобопоползновенность ко всякому непотребству, за образ жизни, невместный с званием огнеборца и лицедея, за злое произволение, за не.