Аудиенция, превратившаяся для Дмитрия Константиновича в постыдную демонстрацию собственной неосведомленности, на этом не закончилась. После артиллерийского вопроса, император легко перешел на проблемы двигателей внутреннего сгорания, котельных установок и турбин, посетовал на проблемы коррозии и деформации существующих материалов, и поинтересовался, справится ли Чернов с производством металла, выдерживающего длительную механическую нагрузку при температурах 600–900 градусов Цельсия? А пока профессор размышлял над поставленной задачей, тут же набросал примерный рецепт хромоникелевой аустенитной стали…

Последний вопрос, касающийся стали для подшипников, Чернов уже слушал молча и даже не пытался морщить лоб, вспоминая, где он читал про составы стали для работы в агрессивной и слабоагрессивной среде. Взял всю папку. Поклонился. Вышел из кабинета и вот уже сутки, добираясь из Москвы в Кронштадт под охраной жандарма, приставленного для присмотра и обеспечения режима секретности, пытался сложить в своей голове пасьянс потрясающей осведомленности императора в столь узкой специфической области, как материаловедение.

Самое хорошее настроение из всех участников движения в Кронштадт было у адмирала Макарова. Он совершенно неожиданно получил сразу всё для осуществления своей мечты – строительства безбронного боевого корабля, осматривающего морские просторы глазами невидимых радиоволн, слушающего глубины ушами эхоприёмника, вооруженного самодвижущимися минами с невиданным по своей мощности парогазовым двигателем Кузьминского, позволяющим доставлять смертоносный груз на расстояние до сорока кабельтовых… Всё вышеперечисленное ненавязчиво диктовало особенности тактики боевого применения такого судна… Он даже имя ему придумал – «Ночной охотник» …

* * *

– Ваше высокопревосходительство! – встретил смертельно уставшего после ночных учений генерала Трепова адъютант, – смею сообщить, что Вашими планами интересовалась супруга… Она уже в шутку называет Вас «ночным охотником» и спрашивает – где собираетесь провести следующий вечер…

Трепов усмехнулся – на придумывание какой-либо остроты уже не хватало сил, кивнул и проследовал в свой кабинет. Практически каждую ночь жандармерия отрабатывала один и тот же сценарий – блокирование кварталов, охваченных беспорядками, действия в случае перехода военных частей на сторону бунтовщиков, разведка, эвакуация учреждений и, страшно подумать, боевые действия в плотной городской застройке. Ночью! Это категорическое требование императора, не желающего, чтобы лишние глаза наблюдали за учениями сил правопорядка, и предписывающего всему составу полиции уметь взаимодействовать и решать задачи в любых условиях в любое время суток. Сегодня они ловили «террористов», которых успешно изображали ветераны-африканеры, расположившиеся на чердаках и крышах и ведущие оттуда убийственную «стрельбу» по городовым и окнам государственных учреждений.

– Ваше высокопревосходительство, – уже в спину доложил адъютант, – Вас в кабинете дожидается граф Толстой. Как он изволил выразиться – желает сесть в тюрьму.

«Этого еще не хватало!»– прошипел про себя генерал, толкая дверь кабинета.

Лев Николаевич сидел на кресле перед журнальным столиком с выражением нашкодившего сорванца, осознающего свою вину и не собирающего отпираться, но гордого и не просящего о пощаде.

– Mea culpa! – вставая, встретил писатель генерала латынью, – понимаю, раскаиваюсь, но ни о чем не жалею! Готов отправиться отбывать наказание вместо сбежавшего арестанта.