Машу нашли и привели в чувство пленные буры, которым англичане велели собрать и закопать трупы. В принципе, удобнее случая для возвращения на Родину трудно было придумать. Никто не собирался ее брать в плен. Никому она была не нужна. Но Маша уже закусила удила и сдаваться не собиралась. Отлежавшись на местной покинутой ферме и прийдя в себя, она снова бросилась на поиски. Очень помог багаж, оставленный в Лоренцо. Благодаря ему, а также горячей воде в отеле, исчезла сельская бурская замарашка и вместо неё материализовалась светская дама, которую провожали восхищёнными взглядами встреченные британские офицеры.

Природное обаяние, помноженное на приобретенное от безысходности нахальство, помогло на плечах у ожидающих аудиенции чиновников и торговцев, прорваться к английскому консулу и, представившись врачом, ищущим своего брата, воюющего за англичан, получить разрешение на пребывание в линии действующей армии.

Английское консульство в Лоренцо по количеству агентов превосходило иное посольство. Большая часть сведений о Трансваале во время войны попадала к англичанам именно через это консульство. Там находили себе заработок множество шпионов, отправляющихся под видом добровольцев в Трансвааль и возвращавшихся обратно почти ежедневно. Все писцы пароходных компаний состояли на жаловании британской короны. Чиновники португальского паспортного отделения – от старшего до младшего – были английскими агентами. И все эти серьезные, прошедшие специальную подготовку, и очень подозрительные мужчины оказались не способны разоблачить незамысловатую, придуманную на ходу легенду очаровательной леди с голубыми глазами и загорелым, явно не салонным, но очень милым личиком.

Наутро со всеми необходимыми проездными документами в двухколёсной повозке Маша уже катила в Блумфонтейн. Госпиталь за госпиталем, ферма за фермой, лагерь за лагерем.

Стоны, отсутствие врачей, недостаток инструментов, лекарств, наглость и цинизм здоровых офицеров и солдат, беспомощное уныние больных… В эти, забытые Богом места, дамы не приносили конфеток и букетов раненым, как в Дурбане и Капштадте. Здесь не было охотниц облегчить страдания своим братьям. Сюда, где грязно и страшно, их великодушие не доходило.

Но кроме страданий солдат, были еще трагедии невиновных и непричастных к политике мирных жителей – женщин и детей. Маше особенно запомнилась ферма у гор Наталя. В живописном ограждении из плакучих ив белел небольшой домик. По долине извивался ручеек, образуя громадный пруд у сада. На ферме она нашла человек шесть женщин и около 20 детей. Эти женщины собрались сюда со всей окрестности, чтобы вместе пережить страх. Их мужья были далеко от них за английскими позициями.

От природы молчаливые, теперь они наперерыв жаловались на свою судьбу. Англичане не церемонятся с их имуществом – забирают на фермах всё, что им нужно, и только иногда выдают карандашные расписки с произвольными ценами. Но больше всего Машу поразили дети, их строгие лица и недетские в своей тоске глаза, молча смотревшие на нее изо всех уголков комнаты. Сутки пробыла она на этой ферме. Подлечила, как могла, больных детей и отправилась далее, понимая, что после этих встреч и этих увиденных рано повзрослевших детских глаз она уже никогда не будет такой же, как прежде.