— Прочь! Прочь! — гаркнул Фемистий. — Монастырь и так догорит, а у нас остались и другие дела.

«Что он задумал?» — удивился Фостий. Быть может, после монастыря он решил спалить приют для нищих вдов и сирот? В столице имелось несколько таких приютов. Но есть ли такой приют в Аптосе?

Он так и не успел это узнать, потому что, едва он вместе с фанасиотами выехал за стены монастыря, из ворот Аптоса в их сторону галопом вырвался отряд имперских солдат. Поначалу слабо, но затем все громче и громче Фостий слышал их боевой клич, никогда прежде не казавшийся ему столь сладостным:

— Крисп! Автократор Крисп! Крисп!

Почти все фанасиоты кроме сабель имели еще и луки и теперь принялись обстреливать имперцев. Солдаты гарнизона, как практически все имперские кавалеристы, тоже были лучниками, и они стали пускать стрелы в ответ.

Преимущество было на их стороне, потому что их защищали кольчуги и шлемы, а фанасиотов — нет.

Фостий развернул коня и погнал его в сторону имперских солдат. Он думал лишь о том, чтобы сдаться в плен и отмолить любую епитимью, которую патриарх или другое духовное лицо наложит на него за прегрешения в монастыре. Он совсем позабыл, что до сих пор сжимает в правой руке саблю.

Кавалеристам Криспа он наверняка показался очередным фанасиотским фанатиком, решившим сразиться с ними в одиночку и после смерти оправиться по светлому пути прямиком к солнцу. Мимо уха Фостия свистнула стрела. Другая вонзилась под ноги его коня. Третья угодила Фостию в плечо.

Сперва он ощутил только удар, словно в него попал брошенный камень.

Опустив глаза, он увидел торчащее из тела светлое ясеневое древко с серыми гусиными перьями на конце. «Глупость какая, — подумал он. — Меня подстрелили солдаты моего отца».

Внезапно на него обрушилась боль, а вместе с ней и слабость. Кровь горячей струйкой потекла по груди и стала расплываться пятном по тунике. Фостий пошатнулся в седле. Свистнуло еще несколько стрел. К нему галопом подскакал Сиагрий.

— Ты что, рехнулся? — заорал он. — Ты же не сможешь сражаться с ними один. — Когда он заметил рану Фостия, его глаза расширились. — Видишь, я же тебе говорил? Надо сматываться отсюда.

Тело и голова повиновались Фостию не очень хорошо, и Сиагрий это тоже заметил. Он выхватил у Фостия поводья и заставил его коня бежать рядом со своей лошадью. Конь оказался мерзавцем и попытался брыкаться. Сиагрий доказал коню, что он мерзавец покруче, и быстро привел его в чувство. Еще два фанасиота отстали от общей группы, прикрывая их отход.

Отяжеленные кольчугами, имперские кавалеристы не могли скакать быстро и долго. Бандитам удалось продержаться в отрыве до темноты, а затем и ускользнуть от преследователей. К тому времени некоторые оказались ранены, а еще двое остались позади, когда их лошади пали.

Весь мир сосредоточился для Фостия на боли в плече. Все остальное казалось далеким и неважным. Он едва заметил перемену, когда фанасиоты остановились на берегу небольшого ручья, хотя то, что больше не надо было держаться в седле, напрягая последние силы, стало для него несомненным облегчением.

Сиагрий подошел к нему с ножом в руке.

— Надо заняться твоей раной, — сказал он. — Ну-ка, ложись.

Никто не осмелился разжечь костер. Приблизив лицо к телу Фостия, Сиагрий разрезал тунику вокруг стрелы, осмотрел рану, неопределенно хмыкнул и вытащил какой-то предмет из мешочка на поясе.

— Что это? — спросил Фостий.

— Ложка для извлечения стрел, — ответил Сиагрий. — Проклятую хреновину нельзя просто взять и вытащить, потому что у нее зазубренный наконечник, А теперь держись и помалкивай.