— И как вы предлагаете это сделать? — спросил Саркис. — Проклятые фанасиоты перемещаются быстрее нас; они даже не обременены награбленным, потому что сжигают добро, а не таскают его за собой.

— Знаю. — Нахмуренный взгляд Криспа был черен, как зимняя полночь. — Однако полагаю, что ты был прав: мы обязаны попытаться. Ливаний не может всегда оказываться умнее нас — по крайней мере, я на это надеюсь. И если мы пустим армию по обдуманному маршруту, то, возможно, сойдемся с ним лицом к лицу на плато. Во всяком случае, есть смысл попытаться.

— Да, — энергично кивнул Саркис. — Наши кавалеристы в Тавасе сумеют продержаться против любых сил, которые есть в тех местах у фанасиотов… а теперь мы знаем и то, где рыщут их основные силы.

— Да, знаем. Только знание это досталось нам слишком дорогой ценой.

Крисп наклонился и сплюнул на землю, словно совершая ритуальное отвергание Скотоса, и начал отдавать приказы, меняющие маршрут армии от побережья к центральному плато. Но изменение маршрута было самой легкой частью задачи.

Гораздо сложнее окажется обеспечение армии едой и фуражом на новом, незапланированном пути.

Суматоха перемен закрутила его настолько, что он забыл послать Эврипу ответ.

Фостий направил рыбацкую лодку к маленькому причалу, откуда отец обычно отплывал на рыбалку. Он выбросил на доски причальный конец, вылез на причал и привязал лодку.

Он помогал выбраться из лодки Оливрии, когда дворцовый слуга открыл калитку в стене, отгораживающей дворец от моря, и возмущенно воскликнул:

— Ты за кого себя принимаешь, парень? Этот причал не для кого угодно, а для самого Автократора, благослови его Фос, так что отведи свою вонючую лодчонку в другое место.

— Ничего страшного, Соран, — ответил Фостий. — Думаю, отец возражать не станет.

Ему даже в голову не приходило, что Соран может его не узнать — грязного, лохматого, в дешевой и драной длинной тунике, да еще загорелого. Кстати говоря, он и под туникой загорел кое в каких интимных местах, потому что занимался с Оливрией любовью прямо под яркими лучами дневного солнца. Она тоже загорела, а местами и обгорела, так что по пути в столицу они делили пополам и страдания, и рыбу.

— Ах, твой отец возражать не станет, вот как? — возмутился слуга, уперев руки в бока. — А не соизволишь ли назвать его имя? Ты свое-то имя не забыл?

У Фостия появились аналогичные сомнения, но он не стал их высказывать.

— Меня зовут Фостий, а мой отец — Крисп, Автократор видессиан. А я, как ты поймешь, если внимательнее присмотришься, сбежал от фанасиотов.

Соран, у которого уже имелся наготове новый резкий ответ, сделал паузу и пристально вгляделся в лицо Фостия. Слуга был слишком смугл, чтобы побледнеть, но челюсть его отвисла, глаза расширились, а правая рука словно сама по себе очертила на груди солнечный круг. Он простерся ниц, бормоча:

— Ваше младшее величество, вы сами… то есть это вы и есть! Прошу, умоляю — тысяча извинений! Хвала Фосу, что он подарил вам безопасное возвращение домой и вновь благословил свободой.

Оливрия, стоящая рядом с Фостием, хихикнула. Фостий укоризненно покачал головой и сказал слуге:

— Вставай, вставай. Я прощаю тебя. А теперь скажи мне немедленно, что происходит, почему я видел в небе так много дыма, когда переплывал Бычий Брод?

— Еретики снова взбунтовались, ваше величество, и пытаются сжечь весь город, — ответил Соран, поднявшись.

— Именно этого я и опасался.