— Я…» Фостий сдался, потому что никак не мог придумать достойный способ мести.
— Жаль, что он не подошел ко мне и не поговорил, когда увидел меня в обозе, — сказал Оливрия. — Он ведь меня узнал, я это точно знаю. Думаю, я смогла бы уговорить его отправиться с нами добровольно. Я знаю, что он встал на светлый путь Фанасия. Пусть не окончательно, но встал.
Сиагрий громко и скептически хмыкнул.
— С чего это ты взяла?
— Он не возлег со мной, когда ему представилась такая возможность.
Сиагрий вновь хмыкнул, но уже несколько иначе.
— Что ж, может быть. Но все равно. Нам велели связать его покрепче, и мы это сделали. Ливаний будет нами доволен.
— Значит, будет, — отозвалась Оливрия.
Они с Сиагрием продолжили разговор, но Фостий перестал их слушать. Сам он не сумел догадаться — хотя, пожалуй, должен был, — что его похитители оказались фанасиотами. Иронией судьбы оказалось и то, что это сделала Оливрия, и сам факт ее участия причинил Фостию боль. Если бы у него имелся хоть какой-то выбор, он избрал бы другой способ присоединиться к ним. Но выбора ему не предоставили.
Ухватив губами повязку, он попытался втянуть в рот кусочек ткани. После нескольких неудачных попыток ему удалось зажать ее между передними зубами. Он попробовал перегрызть повязку, но через некоторое время решил, что это легче сказать, чем сделать и направил усилия на то, чтобы освободить рот, сдвинув повязку на подбородок. Ему уже начало казаться, что успех придет не раньше, чем они доберутся до места, где их ждет Ливаний, и тут край повязки соскользнул с верхней губы. Теперь он не только мог при желании заговорить, но и дышать стало гораздо легче.
Говорить он пока не стал, опасаясь, что похитители снова и еще надежнее завяжут ему рот, но его предало собственное тело, причем самым непредвиденным образом. Вытерпев, сколько было сил, Фостий не выдержал и сказал:
— Не могли бы вы ненадолго остановиться, а то мне надо отлить.
Сиагрий от неожиданности подскочил так, что содрогнулся весь фургон.
— О лед! Да как он ухитрился освободить рот? — Обернувшись, он прорычал: А нам-то какое дело? Ты и так воняешь.
— Мы не просто его похитили, Сиагрий, мы везем его к себе, — возразила Оливрия. — На дороге никого нет. Кто нам мешает поставить его на ноги и дать справить нужду? Это же быстро.
— С какой стати? Не ты его укладывала в фургон, и не тебе его вытаскивать. — Поворчав еще немного, Сиагрий буркнул:
— Ладно, будь по-твоему.
Он натянул вожжи. Фургон остановился, побрякивание упряжи стихло. Фостий ощутил, как его поднимают руки, по толщине и силе не уступающие халогайским.
Ощутив пятками землю, он прислонился к стенке фургона и выпрямился на подгибающихся ногах.
— Давай, валяй, — услышал он голос Сиагрия. — И побыстрее.
— Ему это непросто сделать, сам понимаешь, — сказала Оливрия. — Подожди, я помогу.
Фургон за спиной Фостия качнулся — Оливрия слезла. Он услышал, как она подошла и встала рядом, потом задрала ему тунику, чтобы он ее не замочил. И, словно этого унижения было мало, помогла ему рукой и сказала:
— Давай. Теперь хоть сапоги не зальешь.
Сиагрий хрипло расхохотался.
— Если будешь держать его слишком долго, он станет чересчур твердый, чтобы ссать.
Этот аспект ситуации даже не приходил Фостию в голову; в голове у него гремел голос отца — ему вспомнилось, как он спросил в Наколее, неужели он ожидает похвалы всякий раз, когда облегчается, не замочив сапог. В тот момент такая похвала пришлась бы как раз кстати. Он сделал дело как можно быстрее; никогда прежде эта фраза не наполнялась для него столь реальным смыслом. |