— Я скорблю, что твоя жена ушла от нас на Желтые источники, — сказала она тихим голосом.

Он принял это с легким поклоном.

— Ваше величество, она была славной женщиной, — сказал он, — и она верно служила мне.

Они замолчали.

— Я возвышу до ее положения другую, — сказала наконец императрица.

— Как вы пожелаете, ваше величество, — ответил он.

— Ты устал, — заметила она. — Не церемонься. Давай сядем вместе. Я нуждаюсь в твоем мудром совете.

Она пересекла комнату, держась гордо и прямо, и подошла к двум деревянным стульям, между которыми стоял небольшой двухъярусный столик, приглашая Жун Лу садиться. Обмахиваясь шелковым веером, на котором в час досуга нарисовала здешний пейзаж, императрица спросила:

— Все потеряно?

— Все потеряно, — сказал он твердо.

— Что ты посоветуешь? — спросила она.

— Ваше величество, — сказал он, — вам возможно действовать только одним путем. Вы должны вернуться в столицу и уступить требованиям врага и спасти таким образом Трон. Я оставил там Ли Хунчжана, чтобы вести переговоры о мире. Но прежде чем вернуться, вы должны обезглавить принца Дуаня как залог искренности вашего раскаяния.

— Никогда! — воскликнула она и сложила веер так резко, что его пластины из слоновой кости хрустнули.

— Иначе вы никогда не сможете вернуться, — ответил он. — Так велика ненависть иностранцев к принцу Дуаню, которого они считают главным подстрекателем, что они скорее разрушат Императорский город, чем позволят вам вернуться в него.

Она почувствовала, как кровь похолодела у нее в венах. Веер выпал из рук. Она подумала о своих сокровищах, спрятанных во дворце, а более всего о наследии императорских Предков, о славе и о власти. — Можно ли было потерять их, если да, то что же тогда оставалось?

— Ты всегда слишком резок, — заметила она, указав мизинцем на веер. Жун Лу нагнулся, поднял его и положил на стол. Она поняла, что он специально не дал его ей, чтобы их руки не соприкоснулись.

— Ваше величество, — сказал он глубоким терпеливым голосом, — иностранцы будут преследовать вас даже здесь, если " вы не выкажете покорности.

— Я могу двинуться дальше на запад, — настаивала она, — и там, где я остановлюсь, я объявлю свою столицу. Императорские Предки делали так до меня. Я только иду по их стопам.

— Как желает ваше величество, — сказал он. — Однако вы знаете, я знаю, и увы, весь мир будет знать, что, пока вы не вернетесь в наш древний город, вы будете изгнанницей.

Но она отказывалась уступить. Нет, так сразу она не уступит. На следующий день она приказала двору отправиться в западный город Сиань в провинции Шаньси, где она объявит свою столицу. Это не бегство, утверждала она, но так как в здешней провинции был голод, нужды двора не могут быть удовлетворены. Как только приготовления в дорогу закончились, двор выступил на запад.

По ее приказанию Жун Лу ехал верхом рядом с ее паланкином и больше ничего не говорил о ее возвращении в Пекин, а она не спрашивала его совета. Вместо, этого она говорила о красоте пустынного пейзажа, читала стихи, но делала все это, чтобы скрыть свое тайное отчаяние. Ведь в конце концов она не сомневалась, что Жун Лу был прав. Она должна вернуться в Императорский город любой ценой.

Когда они прибыли в город Сиань, она обосновалась вместе со двором во дворце наместника, который для нее был убран и обставлен заново, стены окрашены красным, внешние дворы обнесены частоколом, а в главном зале был построен трон и обит мягкой обивкой из желтого шелка.