Держись отдельно от всех, — напутствовала ее вчера, мать. — Ты — одна такая среди девушек. Сакота — маленькая, изящная, застенчивая красавица, и, конечно же, ей будет оказано предпочтение. Но какое бы место тебе ни дали, ты можешь подняться выше.

Мать всегда была сурова, и эти слова она произнесла вместо прощания. Дочь запомнила их. Она не плакала, слыша в ночной тишине плач других девушек, боявшихся, что на них падет императорский выбор. Ведь избранница — и это ей откровенно сказала мать — больше никогда не увидит свой дом и семью. По крайней мере она не сможет побывать дома, пока ей не исполнится двадцать один год. Между семнадцатью и двадцатью одним протянутся четыре года одиночества. Но обязательно ли они должны быть одинокими? Когда Орхидея вспоминала Жун Лу, на душе становилось тоскливо. Однако она думала еще и об императоре.

В ту последнюю ночь дома она не смогла заснуть от волнения. Сакота тоже не спала. В ночной тишине послышались шаги, и она узнала их.

Сакота! — позвала она.

В темноте лицо ее тронула мягкая ладонь кузины.

Орхидея, я боюсь. Позволь мне лечь к тебе в кровать.

Орхидея, подвинув спавшую рядом сестренку, освободила место для кузины. Сакота скользнула под одеяло. Руки и ноги у нее были ледяными, — она дрожала.

Ты не боишься? — прошептала она, прижимаясь к теплому телу Орхидеи.

Нет, — ответила та. — Что со мной может случиться? И почему ты должна бояться? Ведь когда-то император выбрал твою сестру.

Она умерла во дворце, — тихо сказала Сакота. — Она была там несчастна, ей хотелось домой. Я тоже могу умереть.

Я буду с тобой, — сказала Орхидея.

Она обняла худенькое тельце. Сакота всегда была слишком слабой и нежной.

А если нас определят в разные классы? — спросила Сакота.

Так и получилось: их разделили. Когда девушки впервые предстали перед вдовствующей матерью Сына неба, та отобрала из шестидесяти двадцать восемь. Сакота была сестрой покойной супруги, поэтому попала в первый класс, а Орхидея в третий.

У нее есть характер, — сказала, глядя на Орхидею, старая и мудрая вдовствующая императрица. — В ином случае я определила бы ее во второй класс, потому что не подобает ставить эту девушку в один класс с ее кузиной — сестрой моей невестки, которая ушла на Желтые источники. Пусть она отправится в третий класс. Мой сын, император, не заметит ее там.

Орхидея выслушала это со скромным и послушным видом. Она вспоминала прощальные слова своей матери. Ее мать была сильной женщиной.

По спальному залу разнесся голос главной обряжающей, чьей обязанностью являлась подготовка девушек.

Молодые дамы, пора вставать! Пора прихорашиваться! Это день вашего счастья.

Следуя призыву, все поднялись — но только не Орхидея. Ее не касалось то, что делали другие. Она будет сама по себе, будет одна. Она лежала без движения, спрятавшись под шелковым одеялом, и наблюдала, как остальные вертелись под руками служанок, пришедших их одевать. Утренний воздух был свеж, северное лето еще только начиналось, и над неглубокими деревянными ваннами с горячей водой клубился пар, расстилаясь туманом по залу.

Все должны искупаться, — приказала главная обряжающая.

Она сидела в просторном бамбуковом кресле, толстая и суровая, привыкшая к послушанию со стороны девушек.

Обнаженные девушки ступили в ванны. Служанки натирали их благовонным мылом и мыли мягкими губками, пока главная обряжающая по очереди рассматривала каждую. Вдруг она заговорила.

Из шестидесяти были отобраны двадцать восемь. А я насчитала только двадцать семь.-

Она внимательно прочла список, который держала в руке, и начала перекличку.