Опус сделал было протестующий жест, Хорь нетерпеливо перебил его.

– Почерк изменен, но все равно я узнаю твою глумливую лапу, – продолжал Великий Хорь. – Вдоволь начитался твоих лицемерных од в мою честь! Ну, признавайся, Опус, твой опус?

Старший опоссум завилял хвостом. «Н-да, переворот вот так сразу не получился, – лихорадочно размышлял он. – Все опоссумы, клявшиеся мне в верности до гроба, вполне довольны тем, что вернулись к своей природной пище. Да и хорьки что-то не жаждут испытать на себе зубы Великого Хоря и его сытых охранников».

Но потому и считался Опус умнейшим из всех слуг Великого Хоря, что умел просчитывать возможную неудачу. И в итоге даже ее обращать себе на пользу.

– Ну хорошо, предположим, что это я написал и расклеил всю эту чушь несусветную, – осторожно заговорил Опус и отпрянул, увидев, как сверкнули глаза у Великого Хоря. – Я сказал – предположим, только предположим, о сиятельный!

– Предположим, – угрюмо кивнул директатор. – И что из того следует дальше?

– А то, что это была спланированная мною провокация! Проверка ваших подданных на предмет верноподданства! – путаясь в словах, принялся с жаром объяснять свой якобы хитроумный, якобы истинный замысел старший опоссум. – И вот, как видите, все вам остаются покорны, никакого возмущения в государстве не произошло!

– Но вполне могло произойти! – рявкнул Великий Хорь.

Опус расплылся в елейной улыбке:

– А вот чтобы этого никогда и ни при каких обстоятельствах не случилось, я предлагаю вам, о повелитель, предвосхитить возможный бунт и навсегда утвердить свою единоличную власть! Это, собственно говоря, и будет вытекать из произведенной мною проверки населения на верноподданность.

– Да? – с сомнением покачал головой директатор. – И что же ты придумал?

Опус почтительно и вместе с тем – горделиво, положил перед Хорем исписанный листок.

– Я тут набросал кое-какие тезисы, – небрежно пояснил опоссум. – Для вашего выступления перед общественностью. Ммм… Пока вы изучаете мои каракули, можно мне еще баночку этих славных консервов?

И, видя, что Великий Хорь погрузился своим грузным умом в чтение, Опус беспрепятственно извлек из сундука вожделенное лакомство.

Уже на следующий день по приказу князя-директатора все крысы, хорьки и опоссумы собрались на поляне перед монаршим Холмом. Было так тесно, что кое-где слышались жалобные попискивания придавленных зубастиков.

Харя Хоря высунулась из круглого отверстия норы, директатор грозно оглядел сонмище подданных.

– Слушайте все и запоминайте! – проревел повелитель. – По моему княжеству стали ходить слухи, будто я не хорь, а какая-то помесь. Так вот! Да, я не обычный хорек большого размера! Я не хорек!

Гул прокатился по обширной поляне. Сотни крыс, хорьков и опоссумов переглядывались, взволнованно перешептывались или просто издавали удивленные возгласы. Толпа и не заметила, как «Ударная дюжина» опоссумов бесшумно окружила ее со всех сторон, выставив вперед раструбы своих шлангов, тянущихся за спину, к сумкам с парализующим газом.

– Во мне, существе уникальном и неповторимом, кипит кровь всех представителей хищных зубастиков! – продолжал реветь директатор. – Я в одном лице представляю все население острова! Я и хорь, я и опоссум, я и крыс! Я – это наше княжество, а наше княжество – это я!

От этого заявления, прогремевшего над поляной, сотни собравшихся впали в ступор – даже безо всякого парализующего газа.

– И даже бобровая струя во мне присутствует! – глянул директатор в сторону отдельно кучковавшихся бобров.