Через некоторое время она вдруг отстраняется, и на ее разрумяненном лице застывает испуг.

— Как это произошло? — спрашивает она с ужасом.

Он качает головой.

— Сам не знаю! — отвечает он в полный голос, разводя руками. — Но ведь неплохо, а?

Выражение ужаса пропадает, она смеется и начинает что-то говорить, но слова заглушаются, потому что она снова припадает к нему и губы их соединяются, не препятствуя языкам.

Потом, за амбаром, пока где-то за рифленой металлической стенкой гремит музыка, скрытые от посторонних глаз, они продолжают целоваться, обниматься, ласкать и просто сжимать друг друга в объятиях. Он никогда не чувствовал ничего прекраснее запаха ее волос. Она позволила ему расстегнуть ей лифчик и потрогать чудесную, изумительную грудь и погладить ее через джинсы между ног, но не позволила расстегнуть молнию, хотя сама ласкает его сквозь джинсы, да так, что ему раз десять кажется, что он вот-вот кончит, но этого так и не происходит, и яйца ноют, как черт-те что.

— Нет, правда, мы не должны этого делать, — говорит она вдруг, когда они лежат, прижавшись друг к другу, тяжело дыша, отдыхая от поцелуев.

— Законом это не запрещено, — замечает он.

— Да, но все-таки.

— В любом случае пока что у нас ничего не было.

— Что значит «пока что»? Ты на что-то надеешься? Надеешься, да? Признавайся!

Он обнимает ее крепче и снова зарывается носом в роскошные рыжие волосы. Они пахнут свежим воздухом, природой, каждым прекрасным растением на этом свете, каждым цветком, каждой травинкой.

— Ну, — говорит он, — я об этом думал, а как ты — не знаю.

Она ничего не отвечает, однако продолжает одной рукой поглаживать его поясницу, а другой шею. Так продолжается несколько минут. Он думает: это никогда не надоест.

— Знаешь, я ведь не совсем девственница, — признается она.

Он отстраняется и смотрит на нее.

— Это все Завитушка виновата, — говорит она с едва различимой в темноте улыбкой и пожимает плечами. — А может, седло.

— А, — говорит он, не сразу соображая, о чем она. Такое и в голову не могло прийти. Ему всегда (ну, в последние года два, когда его начали интересовать девчонки и секс) казалось странным, что женщины появляются на свет как бы опечатанными — будто сама природа подыгрывает святошам. Что ж, ладно. Даже когда считаешь, что узнал о сексе все, остается еще что-то неведомое.

— Ну, мм, я думаю… — выдавливает он, понимая, что не силен в этом вопросе, и вдруг ощущает себя полным ничтожеством.

— А ты? У тебя уже было? — спрашивает она. Ему кажется, она старательно изображает непринужденность. — Скажи честно.

Он подумывает соврать, но потом говорит:

— Хм, в общем, нет. Нет. Боюсь, что нет. Я как бы тоже девственник. Совсем.

Она умолкает и на миг замирает, а потом говорит:

— Ну, это я просто… ты же понимаешь…

Нет, он не понимает.

— Что? — спрашивает он.

— Да просто так, — отвечает она, — из интереса.

— Ну да. Ага, из интереса. Это ясно.

— Вряд ли у нас с тобой что-нибудь получится. Не думаю, что это… что это имеет смысл.

— Ладно, я понял.

В каком-то смысле он совершенно убит, поскольку рассчитывал, что у них все-таки получится… ну… если не сегодня, то когда-нибудь потом… что у них будет по-настоящему, но с другой стороны, он даже мечтать не мог о том, что произошло сегодня, вообще не думал, что у них дело дойдет до поцелуев, а тем более до настоящих поцелуев, до этих полусерьезных прикосновений, так что это все как подарок…

Но в то же время… О боже, она ведь ему двоюродная сестра.