|
– А третий? – Сегодня он отлетал свое, сэр. – Понятно, – сказал Клозе. – Вы сообщите мне имя того кардинала, который подписал вас на столь богоугодную работенку? – Я его не знаю, сэр. – Он даже не представился? – Нет, сэр. Высокий, худой, старше средних лет, волосы темные… Клозе жестом остановил Мейера. – Это описание ни о чем мне не говорит, лейтенант, – сказал он. – Боюсь, я не знаю в лицо всех кардиналов. Даже одного не знаю. Хотя нет. Одного я знаю. Кардинала Джанини, личного духовника нынешнего императора. Типа, с подачи которого и заварилась вся эта каша. Трое, подумал Клозе. Да эти типы меня совсем не уважают. После «Трезубца»… Хотя это ведь может быть и не одна тройка. Вряд ли бы всех моих потенциальных убийц стали сводить вместе. Черт побери, воевать становится все веселее. Теперь надо смотреть еще и за спину, ожидая удара от «своих». С другой стороны, почему меня это не удивляет? Потому что я ждал чего-то подобного с самого момента своей отправки в это соединение. Мейер не уходил. Он словно ждал чего-то еще, хотя вряд ли мог добавить к беседе новые факты. Потом Клозе сообразил, чего Мейер ждет. Прощения. Отпущения грехов, пусть и не такого, как в церкви. – Можете идти, Мейер, – сказал Клозе. – Я не буду вам лгать, сказав, что вы хорошо воюете, потому что я не видел, как вы воюете. Но у вас еще есть все шансы заслужить мое уважение. Мейер посветлел лицом. Покашливание Клозе догнало его уже на пороге. Он обернулся. – Спасибо, лейтенант, – сказал Клозе. Единственным человеком, от общения с которым Клозе не тошнило, был, как ни странно, офицер контрразведки майор Сэм Клементс. Вообще-то пилоты обычно недолюбливали контрразведчиков, но майор Клементс оказался на удивление приятным собутыльником. Возможно, именно поэтому он и получил назначение в местную «эскадрилью прокаженных». Командовал небольшим соединением вице-адмирал ВКС Карлос Рикельми. Он был неплохим военным даже по строгим меркам Раптора. Но шутники называли его соединение «эскадрильей прокаженных имени Клозе». По фамилии самого знаменитого прокаженного. И самого живучего. Сюда ссылали самых неблагонадежных с точки зрения нынешнего правительства людей. Атеистов, проштрафившихся, зеленых новичков или, наоборот, людей слишком старых, от которых более элитные соединения хотели избавиться. Клозе направился к Клементсу, потому что после откровений Мейера не смог сидеть в одиночестве. Хотелось выпить, а пить в одиночку Клозе не любил. – Ротация кадров бешеная, – признался Клозе майор Клементс, разливая виски по бокалам. – За прошедшие три месяца личный состав обновился на семьдесят процентов. – Дерьмово, – констатировал Клозе. – Молодежь не успевает учиться, – сказал Клементс. – Двадцать пять процентов новичков гибнут уже в первом бою. – Интересно, что ты это именно мне рассказываешь, – сказал Клозе. – Потому что во время их первого боя обычно именно я летаю рядом и стараюсь свести потери к минимуму. – Не сказал бы, что у тебя здорово получается, – заметил Клементс. Это был не упрек. Простая констатация факта. – Ветеранов в нашей эскадрилье почти не осталось, – сказал Клозе. – А новички… Их и пилотами-то назвать нельзя. Летуны. Мясо… – Жестко. – Зато справедливо. Они выпили за справедливость. – Ты хоть понимаешь, к чему все идет? – спросил Клементс. – То, что я понимаю, зависит от того, спрашивает ли меня об этом обычный человек, такой же, как я, или кадровый офицер контрразведки. – Хватит выпендриваться, – сказал Клементc. |
