Вадим Месяц. Имперский романсеро
Гладиолусы
Жмурки в поезде
Ливень шуршит гравием в небесах, дюны сахарный пересыпают песок. Черный платок, затянутый на глазах, больней, чем белый платок, сжимает висок.
Дети, они коварнее могикан. Но время проходит. Усталые старики дуют, согласно ранжиру, в пустой стакан. И в стакане слышится гул неземной реки.
Доисторическая раковина поет. История, как чужая жена, на ковре лежит. Она больше не бьется рыбой об лед. И, как прежде, мужу принадлежит.
Я беру губами орехи из чьих то рук, они сладки, как ягоды, без скорлупы. Вдруг одна из кормилиц ломает каблук. Люди вокруг меня – слепы.
Они мне родня, мне жалко моей родни, когда сходит в гроб один и другой народ. Лишь тот, кому удалось задремать в тени, с восторгом увидит восход.
На вершину вулкана железнодорожный путь взбирается по спирали, мешая дым. Кондуктор главу свою уронил на грудь. И стал святым.
Рыбацкая считалка
Одеялом фиолетовым накрой, нежно в пропасть мягкотелую толкни. Я бы в бурю вышел в море, как герой, если справишь мне поминки без родни.
Верхоглядна моя вера, легок крест. Не вериги мне – до пояса ковыль. По ранжиру для бесплодных наших мест причащеньем стала солнечная пыль.
Только спящие читают, как с листа, злые смыслы не упавших с неба книг, вера зреет в темном чреве у кита и под плитами томится, как родник.
Возле виселицы яблоня цветет, вдохновляя на поступок роковой небесами тайно избранный народ затеряться средь пустыни мировой.
Рвется горок позолоченных кольцо, сбилась в ворох сетка северных широт, раз за мытаря замолвлено словцо, он с улыбкой эшафот переживет.
Присягнувшие морскому янтарю, одолевшие молитву по слогам, я сегодня только с вами говорю, как рыбак твержу унылым рыбакам.
Трепет пальцев обжигает тело рыб, мы для гадов – сгустки жаркого огня. Если я в открытом море не погиб, в чистом поле не оплакивай меня.
Чернецы
Можжевеловые прелые скиты, воскрешенья пустотелые киты незаметно размягчаются в тепле и с молитвой растворяются в земле.
Годы их трудолюбивой тишины, урожай прощенья истинной вины, и отчаявшийся легковесный грех вместе с дымом поднимается наверх.
Ты постигнешь первый опыт немоты, тайны плоти, превращения воды, равнозначности полета в вышине и глухого прозябания на дне.
Что земля, вбирая боль ночных теней, с каждым возгласом становится сильней. И деревья, что повалены грозой, поднимает оборонной полосой.
Если ты на битве праведной погиб, то сейчас тревожишь души вечных глыб. И престолов заколдованный оплот от движения расходится, как лед.
Заброшенная каплица
Э. Сокольскому
Не иконы здесь висят – зеркала. Этот храм который год нелюдим. Точит сердце ледяная игла, ест глаза мои разборчивый дым. |
