Где-то внутри мне совсем не было стыдно. Ни перед собой, ни перед Аланом. Я даже испытывала извращенное удовольствие, когда, вернувшись от любовника, заходила в кабинет мужа и начинала рассказывать, как славно провела время с подругами, которых у меня никогда не было. А если Алан к моменту моего возвращения спал (мы давно уже сосуществуем в разных комнатах), то я забиралась к нему в постель и проделывала с ним все то, что пару часов назад с другим. Даже не приняв душ…
Считаешь меня омерзительной, Эни? Я и сама себя такой считала, но остановиться не могла. Не могла и не хотела.
Думаешь, Алан не догадывался? Конечно, он знал и понимал, что я лгу, глядя ему в глаза, презирал меня, ненавидел, но молчал. А мне хотелось бить больнее, добраться до сердца, вырвать его и растоптать. Я хотела, чтобы он кричал от боли, от бессильной ярости. Как это делала я… каждую ночь, в пустой постели, за закрытыми дверями своей спальни, пока он в другом конце нашего огромного и пустого дома писал свои чертовы книжки. Я умирала, Эни. Адская тьма, от которой я так долго бежала, вернулась за мной, переступила через порог убежища, которое я считала своей крепостью, и поселилась внутри, но мой муж был так занят собой и своими страшными сказками, что даже не заметил этого. Тот, кто клялся меня защищать… Он просто отошел в сторону и позволил всему этому случиться.
Сколько раз я хотела сжечь их все до одной, лишить его возможности сбегать от реальности, от меня! Я хотела его заставить наконец увидеть, что мы сотворили друг с другом. Оба, Эни. Мы оба это сделали.
Я бы хотела быть сильнее…
Хотя бы наполовину сильнее, на четверть, на процент.
Но я не была… и не могла простить ему того, что он был. А он всегда был… Несокрушимый, непробиваемый Алан Флеминг. Мужчина-скала с каменным сердцем.
Говорят, что самая сильная ненависть – порождение самой сильной любви.
Теперь я знаю, что это правда.
А завтра это станет моей реальностью.
Завтра я расскажу ему все. Точнее, почти все. Кому нужны детали? Вряд ли Алан захочет знать с кем, где, как и сколько раз. На самом деле меня пугает лишь один вопрос, а он его обязательно задаст.
Почему?
Я не знаю почему, Эни. Действительно не знаю, а Алан никогда не примет такой ответ.
Скрести за меня пальцы, сестренка. Мне больше не у кого просить поддержки.
Аннабель
– Почему ты просто не отпустил ее, Алан?
Тишина становится густой, обволакивающей, пульсируя нервным напряжением в венах. Застыв в ожидании ответа, Анна безуспешно ищет хотя бы малейший проблеск настоящих эмоций в темных, как мгла, глазах Флеминга. Туманный намек, подсказку, что угодно, позволяющее ей заглянуть чуть глубже, но за непроницаемой ширмой черных зрачков нет ничего, кроме мрака. Мириам боялась темноты с самого детства и отчаянно стремилась выбраться на свет, так как же ее угораздило выйти замуж за мужчину с глазами цвета вулканического стекла. Черный обсидиан. Еще этот камень называют Коготь Дьявола, и сейчас это определение не кажется Анне излишним.
– Я не держал ее, Эни, – наконец отвечает Алан.
Его голос сухой и безжизненный. Аннабель делает судорожный вдох, отводя взгляд. Ей нужна передышка. Даже разделяющий их с Флемингом стол не служит достаточной преградой против воздействия его разрушительной энергетики.
– И готов был отпустить, но не успел.
– Что значит «не успел»? – уточняет Анна, спрятавшись за бокалом с рубиновым содержимым. Подносит к губам, делая всего пару быстрых глотков, чтобы утолить внезапную жажду. Плохая идея, учитывая имеющийся горький опыт. Лучше бы попросить стакан воды.
– Мириам сделала все, чтобы выдать себя с головой, – начинает говорить Алан, уходя от прямого ответа. – Возможно, не на следующий день после того, как написала тебе письмо, но она решилась облечь в слова то, что я и так уже знал. |