|
- Вы отведаете лучших алкогольных напитков нашей с-страны. У моего народа давние традиции с-сбраживания и нас-стаивания. - Ну, коли так, все в порядке! - успокоился Хилл. - Парни, мне это, типа, нравится. - И еще одно. - Газерс беспомощно глянул на Джон-Тома. - Этот твой королевский двор... как бы это выразиться... смешанный в расовом отношении? Или нет? Джон-Том улыбнулся: - Ты сам скоро убедишься, что здесь очень дружно живут все теплокровные. Уверен, в Паресси-Глиссаре ты встретишь людей. - Это как пить дать. - Мадж подмигнул. - А ежели ты не склонен ограничивать себя в выборе... Джон-Том зажал ему пасть ладонью. - Пусть ребята сами выяснят все, что их интересует. Сильнее, чем уже удивились, они не удивятся. И вслед за мангустами друзья направились к шлюпке. - Это, конечно, не ресторан деликатесов на Шестой авеню, - пробормотал Хилл, - но все-таки королевский двор... Мадж теребил друга за рукав: - Эй, чувак, послушай-ка. Как же быть со всей этой музыкой, которую тут собрал наш задохлик? - Я о ней позабочусь. Джон-Том остановился на берегу, повернулся к самой высокой горе, все еще окутанной темными клубами, взял дуару в руки и запел напоследок. На сей раз слова не нуждались в усилителе из запределья. Вывод ясен: для музы Не созданы узы, Для мелодий и слов Не найти в целом свете оков. Песня вольною птицей Пускай в небеса устремится И достигнет других уголков И других берегов... Что тут началось! Взорвались черные тучи, и вся музыка, которую Иероним Хинкель добыл неправедным путем, хлынула вниз по склону горы неудержимым валом чистого звука, и каждая нота, словно крупица перламутра, переливалась сотней оттенков. Грандиозным цунами мелодий и ритмов, гармонии и темпа вызволенная музыка омыла Джон-Тома и его спутников, растрепала им волосы, раздразнила нервные окончания. А когда промчалась мимо, все поняли: им уже до конца своих дней не встретить звука такой концентрации. Она исчезла быстрее, чем любимое воспоминание, рассеялась над океаном, разбежалась по множеству земель, откуда ее похитили. Мелодии вернулись к своим инструментам, песни - к своим певцам, высокие призрачные стоны распределились по сотням косяков заждавшихся китов. А Джон-Тому и его товарищам осталось только тепло на сердце и чувство исполненного долга. А потом раздался шум, которого Джон-Том не слышал уже давно. Этот звук, почти забытый музыкантом, посвятившим себя семье, чаропению и разнообразным приключениям, сильно отличался от того, что раздавался много дней назад при встрече с китами. Он исходил от принцесс и солдат, от ансамбля "Панкреатический отстой" и даже от наказанного Хинкеля, не проявлявшего, однако, энтузиазма. Это были аплодисменты. Естественно, в такой ситуации Джон-Том мог сделать только одно. Картинным жестом он запахнул широкий плащ, преклонил колено, прижал руку к груди и поклонился. "Пусть это и не "MTV", - подумал он, - но все равно неплохо". |
