— Она исчезла. Ее кто-то похитил.

— Может… инопланетяне?

— Я не знаю, — вполне серьезно ответила она, и тут Турецкий понял, что все-таки она еще совсем девчонка. Напридумала бог знает чего. — Я не видела. Это давно было.

— Вот оно что. Тогда дело серьезное. Давно?

— Тринадцать лет назад.

Это клиника, понял Турецкий. Либо она на самом деле хочет чего-то другого — тех же денег, например.

— Вообще-то инопланетянами занимаются специальные люди. Они называются уфологи.

— Я знаю, — совершенно серьезно ответила она. — Я к ним обращалась. Они меня даже тестировали на своей аппаратуре. Только у них ничего не получилось. Аппаратура зашкалила и сломалась.

— Серьезно? — Турецкий не верил ни единому слову.

— Ага.

Он уже стоял на ступенях. Девчонка вдруг подпрыгнула и схватила его за руку. Заглянула в глаза:

— Вы же мне поможете, правда?

Голос у нее стал странный. Почему-то Турецкому показалось, что ответа от него она совсем не ждет. Ну и дела… Он покачал головой, осторожно убрал свою руку и вошел в Генпрокуратуру.

Турецкий сидел у Меркулова в кабинете. Это было самое спокойное место во всей Генпрокуратуре, если, конечно, к телефону не подходить. Ну так на то тут сейчас имелся хозяин.

В ожидании утреннего совещания смотрели телевизор. По телевизору показывали президента братской славянской державы, мирно беседующего с журналистами. Повод был. Президент был президентом уже лет десять, но страстно хотел быть президентом еще, а по Конституции не выходило. И он задумал референдум, в ходе которого страна должна была ответить, настолько ли сильно она его любит, чтобы изменить Конституцию.

Турецкий ухмыльнулся:

— Что-то мне это напоминает… Костя, знаешь анекдот про Фиделя Кастро и черепаху? Ему подарили черепаху и сказали, что жить она будет триста лет. Вечный кубинский лидер грустно погладил ее панцирь и сказал: беда с этими домашними животными, только начинаешь к ним привыкать, а они уже умирают…

Тем временем журналисты задавали президенту личные вопросы, в частности про семью и про детей, про которых мало что было известно. Он этого не любил, но сейчас была не та ситуация, чтобы отнекиваться, президент это понимал и признался, что дети — это его особая забота.

Тут в кабинете включилась внутренняя связь, и секретарша Меркулова Виктория сказала звонким голоском:

— Константин Дмитрич, вас и Александра Борисовича просит к себе генеральный. Сейчас начнется коллегия.

— Идем, — пообещал Меркулов, не вставая, впрочем, с места. Он хотел досмотреть телевизор.

«Я очень аккуратно к ним отношусь, — сказал президент. — Они очень обычные дети. И тут же уточнил: — Правда, я стараюсь держать их возле себя, чтоб оградить их от высоких заработков».

— Каков жук? — кивнул Меркулов.

— Любящий отец, — пожал плечами Турецкий.

— Ладно, скажи лучше: ты разобрался с этим Стасовым? — Меркулов выключил телевизор.

— Как же, разберешься с ним, — пожаловался Турецкий. — Он просто какой-то Штирлиц. Потом расскажу. Пошли к шефу.

Совещание было рядовым и длилось недолго. Через полчаса генеральный всех отпустил, как обычно, кроме Меркулова и Турецкого.

— Итак, Александр Борисович, до поры до времени я вас не дергал, ну а теперь пора вам отчитаться. Какие есть соображения по Стасову? Насколько это серьезно?

— Затрудняюсь ответить однозначно. Но мне удалось наладить с ним контакт.