— Нет. Посадят на сосуд, в котором находится змея, у которой удалены ядовитые зубы. А затем сосуд станут нагревать.

— Достаточно, — Стрельбицкий поднял руку, как бы защищаясь.

— Не беспокойтесь. Все будет под наблюдением врачей. Так что умереть вам не дадут, — заверил я его.

Внезапно он вскочил с лежака и кинулся к двери. Быстрым движением распахнул ее и остановился, как вкопанный. Ласково улыбаясь (как я велел) при свете факелов, перед дверью стояли три рекса. Стрельбицкий молча вернулся на лежак. Он так стремительно закрыл дверь, что пламя свечи начало исполнять какой-то шаманский танец.

— Это не палачи, — любезно сообщил я ему. — Это всего-навсего комиссары Святой Инквизиции Российской.

— Никогда не думал, что святая инквизиция имеет свой спецназ, — проворчал он. — Спрашивайте.

— Я задам вам только один вопрос. Кто входит в Политбюро и где эти люди сейчас находятся?

— Я знаю только одного члена. Своего куратора.

Я не сомневался, что он говорит правду. Ну что ж. Ограничимся одним.

— Кто он?

— Халин Владимир Петрович, бывший заведующий международным отделом ЦК КПСС. Проживает в Вене.

— Адрес?

— У него собственный особняк на Кестнер-штрассе, 22.

— Особняк охраняется?

— Разумеется. Пять охранников. Все бывшие офицеры КГБ.

— Ну что ж, — сказал я, поднимаясь со стула. Оставайтесь здесь. Может быть, мы сократим срок вашего покаяния. Во всяком случае, я настоятельно рекомендую вам воспользоваться гостеприимством этой святой обители. До встречи.

Через несколько минут мы уже были в келье настоятеля.

— Брат мой, — сказал я ему, — мы оставляем в вашем монастыре этого слугу Вельзевула. Я пришлю за ним, когда придет время.

— Но мы не имеем права задерживать его, если он захочет уйти.

— Он не уйдет. А если и уйдет, то идти ему теперь некуда. Спасибо вам. Прощайте.

У нас ушло несколько дней на получение австрийской визы, которую нам помогли оформить компаньоны Николаева. И вскоре я в сопровождении верных рексов спускался с трапа самолета в венском аэропорту. Мы остановились в отеле «Мариотт», неподалеку от особняка «товарища» Халина, и несколько дней провели на Кестнер-штрассе, наблюдая за приземистым двухэтажным особняком, окруженным высокой чугунной оградой, за которой был виден прелестный садик, где каждый день работал садовник, а на лавке возле фонтана постоянно сидел какой-нибудь здоровяк в сером костюме. Иногда в садик выходила молодая тяжеловесная (килограммов под девяносто) фрейлейн в белом крахмальном переднике, видимо горничная.

«ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ ГИЛЬМАН СПРАШИВАЕТ ДИРЕКТОРА ЦРУ ДЕЙЧА: „ИМЕЕТСЯ ЛИ У ВАШЕГО ВЕДОМСТВА ИНФОРМАЦИЯ О СВЯЗЯХ МЕЖДУ БЫВШИМИ И НЫНЕШНИМИ ДЕПУТАТАМИ ДУМЫ И ДРУГИМИ РОССИЙСКИМИ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ЛИДЕРАМИ С КРИМИНАЛЬНЫМИ КАРТЕЛЯМИ И ПРЕСТУПНЫМИ ГРУППИРОВКАМИ?“ „ИМЕЕТСЯ, - ЧЕТКО ОТВЕЧАЕТ ДЕЙЧ. — ТАКИЕ СВЯЗИ СУЩЕСТВУЮТ, И МЫ БУДЕМ СЧАСТЛИВЫ ПРЕДСТАВИТЬ ИНФОРМАЦИЮ О НИХ УВАЖАЕМОМУ КОМИТЕТУ“».

Из протокола заседания Конгресса США.

«Известия», 5 апреля 1997 г.

Так прошла неделя. Халин, судя по всему, из дома не выходил, а к нему приезжали только маленькие продуктовые пикапы. «Здоровяки» так же редко покидали особняк и только по двое. С каждым днем Богданов становился все мрачнее и мрачнее.

В тот вечер мы сидели в ресторане отеля и молча ужинали при свечах. Наконец, Богданов сказал:

— Дело гиблое, шеф. Это не институт. И нас только трое (меня он упорно не хотел считать активным штыком).