— Ты нарушил мой запрет, — тем временем продолжал собеседник. — Я тебя предупреждал — ты не внял. Кто же теперь виноват?

— Я… — пролепетал Повелитель, чувствуя себя мелким паучком, на которого опускается нога в тяжелом сапоге. — Но я не знал… я не понял, кого вы имеете в виду, я испугался и не хотел верить… я могу все исправить…

Он медленно обернулся, готовый в любой момент вернуться в прежнее положение, если страшный человек из тумана вдруг запретит смотреть на него… но запрета не прозвучало, и Дориан увидел собеседника.

— Не может быть… — выдохнул он. Перед ним стоял Отец Повелителей, Теодор Майер, человек, который создал Братство. Стоял, насмешливо улыбался, поигрывал боевым ножом времен Великой войны. — Но вы же…

— Умер? Вполне возможно. Как ты думаешь, может мощь Повелителя помочь вернуться с того света?

— Видимо, да… — пробормотал Вертаск.

— Значит, у тебя есть прекрасная возможность это проверить.

Теодор шагнул вперед. Тускло сверкнула в приглушенном оранжерейном освещении сталь, Дориан открыл рот для крика, но немец непредставимо быстро оказался у него за спиной, зажал рот ладонью.

— Ты нарушил мой запрет. Я предупреждал.

Взметнулся и упал, пронзая одежду, кожу, плоть, проникая между ребер и находя истерически бьющееся сердце, отточенный клинок.

Что бы ни изменилось в жизни Косты, но некоторые вещи остались такими же, какими были на протяжении десятков лет. К примеру — привычка просыпаться с первым ударом маятника, когда часы били полночь.

Просыпаться одному после той ночи, проведенной за разговорами и признаниями, за литрами кофе и крохотными глотками коньяка, слезами и поцелуями, оказалось неприятно и холодно, но Коста не жаловался. Он и так получил гораздо больше, чем мог даже мечтать. Раз в месяц-полтора он приходил к Кате, и они часами сидели на полу, закутавшись в огромный плед, разговаривали, пили глинтвейн, а потом перебирались на кровать, она расчесывала ему волосы, гладила перья. Ночи заканчивались по-разному — иногда они так и валялись до рассвета, молча обнимая друг друга, а иногда промелькнувшая между их губами искорка взрывалась сверхновой, и двое становились одним целым, единым и неразделимым.

Потом он уходил, чтобы вновь вернуться через месяц-полтора, в которые занимался все тем же, чем до той полной признаний, слез, кофе и коньяка ночи. За одним исключением. Причем это исключение не имело к Кате ровным счетом никакого отношения, если не считать того, что раньше училось с ней в одном институте.

Слова Эрика — «не забывай о том мальчике» — прочно врезались в память. Узнав от Кати о том, что случилось со Стасом, Коста задействовал все свои связи, пытаясь вытащить Ветровского еще на суде, но слишком поздно понял, что его неведомый противник, чье инкогнито Крылатому так и не удалось раскрыть, таких связей имеет больше. Ситуация осложнялась тем, что не все обвинения были ложными. Коста не успел, и Стас отправился в корпорацию, а из-за проклятого закона, согласно которому посторонний человек не мог выкупить осужденного, ситуация осложнилась в разы. Но если гора не идет к Магомету…

До сих пор в Российской Федерации было только три случая побегов рабов из зданий корпораций, а не с «каменоломен». С последних бежали ежегодно, и не по одному разу, вот только мало кому удавалось выжить, а вот из городских резиденций — только трижды. Впервые случился массовый побег, когда из-за катастрофы на электростанции отключилась подача энергии и все двери оказались открыты. Второй раз был благополучно замят — имел место подкуп охраны, а беглецом оказался человек с очень, очень хорошими связями.