|
Новоявленные члены Ордена хмурились и ругались себе под нос — они желали всего и сразу, хотели видеть результаты своего труда и никак не понимали, что результаты есть, просто они не так очевидны. Будь ситуация вокруг хоть немного иной, Стас бы просто не принимал в Орден этих обычных парней и девчонок, совершенно не мечтателей, просто желающих для себя побыть добрыми, но каждый раз, когда он уже готов был сказать «нет» очередному желающему, в душе поднимал голову страх — а вдруг его отказ окажется последней каплей, и именно из-за него неплохой, в сущности, человек все же сорвется, скатится до уровня большинства, станет как все — эгоистом и потребителем? Он уже понимал: желания делать добро мало, нужно еще, чтобы это желание оказалось правильно мотивировано. Нет ничего действительно достойного даже в добром поступке, если этот поступок совершен с желанием показать свою доброту самому себе. Нет героизма в подвиге, совершенном ради подвига. Лишь искреннее, чистое желание помогать просто потому, что кто-то нуждается в помощи, творить добро лишь из-за того, что оно кому-то нужно, жертвовать не ради гордости своей жертвой, а ради того, для чего жертва принесена…
Гордиться по праву можно тогда, когда то, чем ты гордишься, не совершено ради повода гордиться. Резкая трель мобила вырвала Стаса из тяжких раздумий. Едва не выронив сигарету, он потянулся к тумбочке, бросил взгляд на дисплей — Алексей. — Я слушаю. — Привет, — голос молодого человека звучал как-то потерянно и безжизненно. — Я тебя не очень отвлекаю? — Нет, что ты. Совсем не отвлекаешь. Что-то случилось? — Вовсе нет. Я просто хотел тебе сказать… в общем, я подумал — наверное, мы оба ошибались. Кирилл и правда покончил с собой. Стас, опешив, едва не выронил мобил. — Что? Погоди, Леш, что случилось? Что ты такое говоришь? Ты же сам меня уверял, что… — Я ошибался, — неожиданно непреклонно оборвал его Алексей. — Стас, запомни: Кирилл покончил с собой. Он сам принял это решение. Мои выводы из его предсмертного письма — ошибка. Твои — наши — умозаключения по поводу того, кто мог его заставить, — еще более страшная ошибка. Забудь все, что я тебе говорил. — Леша, я не понимаю, — медленно проговорил Ветровский, судорожно пытаясь заставить себя найти хоть какое-то объяснение странным словам приятеля. — Не надо ничего понимать, — отрезал собеседник. — Просто запомни: Кирилл покончил с собой. Точка. Никто его не заставлял, это невозможно — заставить кого-то убить себя. У Кирилла была причина так поступить. Не спрашивай, какая, я все равно не скажу. Просто поверь. — Ты где сейчас? — Голова кружилась, от острого непонимания заломило виски. — Нам надо встретиться, скажи, где ты — я подъеду. — Я не могу. Завтра я уезжаю из города, надо еще вещи собрать и дела некоторые закончить. — Когда ты вернешься? — Никогда. Прощай и прости, что втянул тебя в это. В динамике противно забились безжизненным пульсом короткие гудки — Алексей оборвал связь. Несколько секунд Стас тупо смотрел на все еще светящийся дисплей. Потом нажал кнопку сброса, кинул в пепельницу давно потухшую сигарету и нервно прикурил новую. Поведение Леши не лезло ни в какие ворота. Все те полтора месяца, что Ветровский знал его, друг Кирилла четко показывал, что не остановится ни перед чем — лишь бы найти убийцу Бекасова. Он ни разу не усомнился в том, что убийца есть, и совершенно великолепно разнес в пух и прах все хлипкие аргументы Стаса, когда тот в какой-то момент стал задумываться — а в самом ли деле Кирилла убили? В тот памятный день, когда они познакомились на похоронах Бекасова, Алексей произвел впечатление человека надежного и честного. |
