Китайцы все еще стояли на той стороне, зачарованно уставясь на стремительно несущуюся воду. Костлявые, сутулые, темные, они вдруг показались Дандею не людьми, а лесными духами, которые вот–вот повернутся и молча, гуськом пойдут обратно, чтобы бесследно затеряться в сером сумраке тайги.

Первым в воду вошел Чихамо. Он двигался с опаской, мелкими шажками. Его срезанная водой фигура подолгу застывала неподвижно над бушующим потоком, прежде чем он решался оторвать шест от дна и, перенеся его чуть вперед, снова опереться о дно. Двое остальных брели следом — один сразу за Чихамо, другой — чуть отстав.

Несчастье случилось, когда Чихамо уже выходил на берег. Китаец, шедший последним,— звали его Ян Тули — вдруг вскрикнул, взмахнул руками и рухнул в воду. Река мигом поглотила его — мелькнули и скрылись вскинутые руки, распяленный в крике рот. Чуть погодя он показался уже много ниже брода и снова пропал среди бурунов.

Дандей, бросив оленей, со всех ног кинулся вниз по берегу.

Горная река, сбив раз человека с ног, редко когда дает ему встать, не давая опомниться, она увлекает его все дальше и дальше, нещадно бия и раздирая о камни, пока не втиснет где–нибудь в развилок подмытых корней или не выкинет на отмель бескровное тело с расколотым пустым черепом. Но Ян Тули повезло — как раз над местом, где вода отвесно падала с двухсаженного уступа, его задержала коряга. Видно, он зацепился одеждой за сук–то появлялось, то исчезало среди бушующей воды его совершенно обессмыслевшее лицо, бестолково взмахивали руки.

Дандей, забредя по колено, протянул шест, за который китаец тотчас ухватился намертво, как могут только утопающие. Охотник несколько раз безуспешно тянул шест на себя, потом, заваливаясь всем телом, рванул отчаянно, почувствовал, что подалось, и стал торопливо пятиться к берегу. За ним на конце шеста волочился, как огромная рыбина, полумертвый Ян Тули. Очутившись на берегу, он попытался приподняться, но руки у него подломились, и он с каким–то невнятным клекотом рухнул на мокрые камни. Миг спустя тело его судорожно перегнулось пополам, из горла вместе с раздирающим кашлем хлынула вода.

Пронзительный крик, раздавшийся за спиной, заставил Дандея вздрогнуть и обернуться — к ним бежал Чихамо. Лицо его было перекошено, глаза белые, слепые от бешенства. Подскочив к лежащему, он рывком поставил его на ноги и несколько раз наотмашь ударил по лицу. Во взоре Ян Тули мало–помалу появилось осмысленное выражение, в чертах пепельно–серого лица обозначился признак жизни. Чихамо что–то прошипел яростно, и тогда Ян Тули медленно поднял руки, ощупывая непослушными пальцами плечи. И едва до него дошло, что нет лямок котомки и что, стало быть, исчезла и сама котомка, он враз словно проснулся. Ужас, смертный ужас исказил его лицо и опять обессмыслил глаза. Снова и снова, торопясь и дрожа, ощупывал он себя; метнулся к воде, потом рухнул на колени, вскрикивая что–то и простирая руки к Чихамо. Но Чихамо и подошедший к этому времени второй китаец зловеще безмолвствовали. Тогда, не вставая с колен, бедняга пополз к ним, причитая и плача, но на полдороге припал головой к земле и замер. Мгновенье стояла тишина, потом Чихамо и второй китаец разом сорвались с места и, плюясь и крича, словно бешеные, принялись безжалостно пинать лежащего ногами.

Со страхом и удивлением взирал на это Дандей. Снова и уже в который раз возникло в нем предчувствие беды, а вместе с ним желание бросить все и уйти от этих людей прочь. Неистовство китайцев встревожило и оленей: вздрагивая ноздрями, они глядели на избиение, и какое–то осмысленное сострадание проступало в их грустно–выпуклых глазах.

Наконец китайцы кончили пинать своего несчастного собрата. Чихамо, приподняв его за воротник, что–то яростно шипел, тыча пальцем в сторону воды, а его подручный побежал к оленям и, не обращая внимания на Дандея, стал торопливо отвязывать вьючную веревку.