Стоя на четвереньках и намертво вцепившись в какие–то веревки, оглохший, мокрый Ризер видел слепо вытаращенными глазами только одно — плот, то и дело уходя под воду, неудержимо несется на скалу, а она надвигается, нависает, заслоняет собой весь белый свет. И на краткий миг невозможное предстало взору: вся эта каменная громада, двинувшись вдруг с места и неся по облакам, в страшной высоте, черную изморозь вершинных дерев, стала падать навстречу. Конец! Ризер закрыл глаза.

«Бей вправо!» — отчаянно завизжали сзади.

Когда Ризер открыл глаза, черной стены перед ним уже не было,— течение, отпрянув от скалы, увлекало их на середину реки,— прямо туда, где, вспоров бушующую толщу воды, в пене и брызгах грозно щерилась темная гряда. Как завороженный, забыв обо всем, уставился Ризер на хищный каменный оскал. Плот перекосило, вздернуло на дыбы.

«Бей влева–а…»

Что–то ударило снизу, хрустнуло, промелькнула у самых глаз необъятная темная глыбища,— и гряда осталась позади. Плот снова несся на отвесные скалы, но теперь уже левого берега…

В себя он пришел, когда плыли по странно тихой воде. Неистовый рев, который, казалось, заполнял недавно весь мир, с каждым мигом делался глуше, как уходящая за горизонт гроза.

Ризер сидел на середине плота. Ошалело моргая, вертел головой, отплевывался и не мог никак отплеваться — все мерещилась на губах ледяная шипучая пена.

Изот Кушнарев, среди мужиков самый старший по возрасту, с грохотом бросил шест и размашисто перекрестился.

«Пронесло… слава тебе, господи!»

Он вытер подолом рубахи мокрое лицо, покосился на мелко подрагивающего Ризера и хмуро усмехнулся: «Ну, мил–человек, по гроб жизни не видел бы я тебя с твоим окаянным золотом!..»

Однако ни Кушнарев с мужиками, ни тем паче Ризер не знали тогда, как небывало им повезло. Лишь много позже, когда на круто набирающие силу Оронские прииски гоняли десятки плотов за навигацию и почти половина из них обыкновенно разбивалась на этих порогах,— вот только тогда Ризер сполна изведал запоздалый страх, и по ночам на него опять и опять падала та самая черная скала, несущая по облакам, в страшной высоте, черную изморозь вершинных дерев…

Незадолго до обеда другого дня вдали из речного марева встала скала в устье Орона. Она и вправду была приметна,— сияя белизной, церковной колокольней поднималась над темной зеленью горбатого мыса.

Всей своей ширью, быстро и ровно шел Витим среди тишины летнего дня. Окрестные горы округлыми сизыми волнами спускались к его берегам. Безлюдье, вековая сонная оцепенелость, лишь слепящие блики пляшут на воде…

Едва плот, обогнув мыс, вышел в створ Орона, с прибрежного песка оторопело вскочил кто–то. Подумали сначала — медведь, ан потом разобрались — человек. Он застыл раскорячкой, пялясь на надвигающийся из–под солнца плот, потом едва не на четвереньках от поспешности ввинтился в прибрежные заросли и пропал бесследно.

«Да–а, господин купец,— покрутив головой, сказал дядя Изот.— Видать, у твоего золотишка–то уже есть хозяин…»

– …Да, Аркадий, это было самое страшное,— сказал Ризер с грустной и обращенной внутрь себя улыбкой.— Оказывается, Орон уже долгие годы служил чем–то вроде банка для многих поколений беглых. Они запасались там золотом на дальнейший путь в Россию. Мне пришлось добывать его с боем…

Ризер не вдавался в подробности. Он не стал вспоминать о том, как стоял на коленях перед своими мужиками и униженно, со слезами, едва не целуя их сапоги, просил постоять за его дело, обещал им золотые горы; как трое его людей погибли в схватке с беглыми; как ему пришлось потом вступить в переговоры с варнаками и выпустить их со всем, что они успели настараться; как, уже вернувшись в Читу, он жестоко надул своих мужиков,— ему были нужны деньги, много денег, чтобы рассчитаться с долгами и по–настоящему начать дело.