Посмотрев вверх и вне, Гэввинг увидел все то же: дальние струи облаков закручивались в огромный бурный водоворот… Мерцание. Наверняка пруд, но еще более далекий, чем зеленая верхушка интегрального дерева. Наводнения точно не будет.

Гэввингу было шесть лет, когда случилось последнее наводнение. Он помнил страх, панику, отчаянную спешку. Племя отступило глубоко на восток и зарылось в ветви, спряталось в тонких нитях там, где крона заострялась, переходя в голую древесину. Он вспомнил гул, в котором потонул шум ветра, и беспрерывную дрожь самой ветви. Отца Гэввинга и двух учеников‑охотников не предупредили вовремя. Их смыло в небо.

Лэйтон вновь отправился вокруг ствола, но уже в наветренном направлении. Он наполовину высунулся из листвы, длинные руки удерживали его, не давая свалиться под порывами ветра. Харп следовал за ним. Он уступил сильнейшему, как всегда. Гэввинг фыркнул и двинулся, чтобы присоединиться к ним.

Это было утомительно. Харпу, должно быть, ситуация очень не нравилась. У него на ногах были сандалии‑кошки, но даже в них ему, наверное, приходилось трудно. У Харпа были хорошие мозги и живой язык, но он был карликом. Его туловище казалось коротким и плотным, мускулистые ноги и руки были коротковаты, а пальцы ног выглядели чисто декоративно. Стоя он был меньше двух метров ростом. Град как‑то сказал Гэввингу: «Харп похож на портреты Основателей в кряже. Мы все когда‑то так выглядели».

Харп, хоть и задыхался, обернулся, чтобы улыбнуться ему.

– Мы раздобудем и тебе сандалии‑кошки, когда ты станешь постарше.

Лэйтон тоже усмехнулся с видом превосходства и обогнал их обоих. Ему и не нужно было ничего говорить: сандалии‑кошки лишь калечили бы его длинные, цепкие пальцы ног.

Стоял период сна, и освещенность в два раза уменьшилась. Видеть было легче, когда солнечный ореол сиял по другую сторону Воя. Ствол был огромной коричневой стеной трех километров в окружности. Гэввинг, один раз уже поглядевший вверх и разочарованный полным отсутствием прогресса, предпочел наклонить голову, защищаясь от ветра, и, цепляясь за зеленые волокна, прокладывал себе дорогу, когда услышал вопль Лэйтона:

– Обед!

Что‑то черное мелькнуло слева от ветрового потока.

– Не могу понять, что это, – удивился Лэйтон.

Харп сказал:

– Пытается уйти. Похоже, большое.

– Оно заходит с другой стороны. Пошли!

Они быстро карабкались. Дрожащее пятнышко приблизилось. Оно было длинным и узким и шевелило чем‑то, что казалось хвостом. Огромный плавник превратился в расплывчатое пятно – существо старалось как можно быстрее убраться от ствола подальше. Тонкое туловище медленно поворачивалось.

Наконец они увидели голову. Позади клюва, широко расставленные, мерцали глаза.

– Меч‑птица, – решил Харп. Он остановился.

Лэйтон позвал:

– Харп, что ты там делаешь?

– Никто в здравом уме не будет охотиться на меч‑птицу.

– И все же это мясо. Хотя, может, она тоже истощена, забравшись так далеко внутрь.

Харп фыркнул:

– Кто так говорит? Град? У Града полно всяких теорий, но сам он никогда не охотился.

Медленное вращение меч‑птицы позволило увидеть то, что, вероятно, было раньше третьим глазом. Теперь же на его месте расплывалось зеленое пятно неправильной формы. Лэйтон заорал:

– Пух! У нее рана на голове, зараженная пухом. Эта тварь ранена, Харп!

– Это тебе не раненая индейка, парень! Это раненая меч‑птица!

Лэйтон в два раза превышал ростом Харпа и, кроме того, был сыном Председателя, отданным на обучение. С ним не так‑то легко было справиться. Он обвил длинными сильными пальцами плечо Харпа и сказал:

– Мы упустим ее, если будем стоять тут и препираться.