Доктор долго смотрела на короля, потом снова вернулась к бинтам.

– Да. Я и мысли не допускаю, что он мог ошибаться, государь, – сказала она. Одной рукой она поддерживала ногу короля, а другой – разматывала бинт. Она тоже начала чихать.

Король сопел, шмыгал носом и смотрел на доктора.

– Доктор Восилл? – сказал он наконец, когда доктор кончила разматывать бинт и передала его мне.

– Государь? – сказала она, вытирая рукавом глаза и глядя мимо Квиенса.

– Мадам, я расстроил вас?

– Нет, – без промедления сказала доктор. – Нет, государь.

Она сделала движение, словно собираясь наложить новую повязку, но тут же отложила в сторону бинт и расстроенно причмокнула. Она стала разглядывать заживающую рану на колене короля, потом приказала подать ей воду и мыло, которые я уже подготовил и держал у кровати. Мне показалось, что это ей не понравилось, однако она быстро промыла рану, ополоснула и вытерла ногу короля и начала накладывать свежую повязку.

Король во время всех этих процедур расстроенно посматривал на нее. Когда доктор закончила, он сказал:

– Вы с нетерпением ждете предстоящего бала? Она улыбнулась ему одними губами.

– Конечно, ваше величество.

Мы собрали свои вещи и уже намеревались было идти, но тут король взял доктора за руку. Мне кажется, я еще не видел в его глазах такого смущенного, неуверенного взгляда.

– Говорят, – сказал он, – женщины переносят боль лучше мужчин. – Его глаза словно обшаривали ее. – Сильнее всего во время допросов мы мучаем мужчин.

Доктор опустила глаза на свои пальцы в королевской ладони.

– Женщины переносят боль лучше, потому что мы должны рожать детей, – сказала она тихим голосом. – Обычно считается, что такая боль неизбежна, но люди моей профессии научились в некоторой мере облегчать ее. – Она заглянула в его глаза. – А животными – даже хуже, чем животными, – мы становимся, когда мучаем других.

Она неторопливо извлекла свою руку из королевской, подняла саквояж, поклонилась королю, повернулась и направилась к двери. Я помедлил, думая, что король позовет ее, но он этого не сделал. Он сидел на своей огромной кровати с обиженным видом, шмыгая носом. Я поклонился королю и последовал за доктором.

Юнура так и не допросили. Через несколько часов после того, как его поймали и доставили во дворец, пока мы с доктором были у короля, а Ралиндж готовился к допросу, в камеру с беглецом заглянул охранник. Юнур как-то сумел перерезать себе горло маленьким ножом. Руки и ноги его были заведены за спину и крепко схвачены цепями, а его, перед тем как поместить туда, раздели донага. Нож был заклинен в трещине стены, острием наружу, на высоте приблизительно в треть человеческого роста. Юнур сумел подползти к ножу, выбрав до конца длину цепей, которыми был скован, и, прижавшись шеей к острию, дернул головой, а потом рухнул на пол и истек кровью.

Насколько я понимаю, два начальника стражи были вне себя от ярости. Стражникам, которые охраняли Юнура, повезло – их не наказали и не подвергли допросу. Сошлись на том, что Юнур, видимо, сам всунул нож, прежде чем напасть на Нолиети, на тот случай, если его схватят и приведут туда для допроса.

Хотя мы в нашем положении мало что знали, а мнение наше стоило и того меньше, но, знакомые с Юнуром и имевшие представление о его умственных способностях, мы оба даже отдаленно не верили этим объяснениям.

Кветтил:  Милый герцог, очень рад вас видеть. Какой прекрасный вид, не правда ли?

Вален:  Гм-м. Как здоровье, Кветтил?

К:  Лучше не бывает. А у вас?

В:  Сносно.

К:  Я думал, может, пожелаете присесть. Видите – я и стулья приказал принести.