Интересно, что же во мне или моих словах было такого, раз она сумела понять это? Не думаю, что она сознавала, как сильно я желал хотя бы попытаться описать ей мои чувства. Именно эта невозможность поделиться самым сокровенным с какой‑нибудь живой душой и ставит меня в такую зависимость от нее, Данно и Генри – Генри, которого я даже и представить себе не мог сопровождающим меня в этом турне, до тех пор пока он вдруг не появился у нас в Экумени всего несколько недель назад – с какими‑то собственными идеями по поводу необходимости присоединиться ко мне.

Но самой главной проблемой во всем этом является не то, насколько хорошо они понимают меня или то, что мною движет. Нет, самое главное – это то, насколько сильно я от них завишу. Смогу ли я продолжить начатое, если лишусь хотя бы одного из них, не говоря уже обо всех троих? И все же, когда мое подсознание – даже против моей воли – пытается представить себе будущее, в котором есть место и для них, оно не видит там ничего обнадеживающего. Там всегда либо один из них теряется, либо все трое в итоге оборачиваются против меня. Этого случиться не должно!

Не знаю, просто не знаю. Видимо, придется просто ждать дальнейшего развития событий и действовать по обстоятельствам.

Блейз положил ручку, еще раз перечитал написанное, а затем превратил листок в пепел так же, как и в прошлый раз.

Следующие три дня ему по‑прежнему удавалось записывать по два выступления в день. На третий день он как раз записывал второе выступление чувствуя, что усталость овладевает им.

«…Я уже объяснял, что рост неизбежен для всех нас…» – говорил Блейз перед камерой. И вдруг замолчал.

– Нет, это сотрите, – велел он. – Думаю, лучше сказать по‑другому.

Одна из женщин‑техников принесла ему стакан воды. Он с жадностью осушил его.

Блейза не покидало ощущение, что буря длится уже гораздо дольше трех дней. Бешено кипящая бурая масса по‑прежнему заполняла все пространство до самого горизонта и волнами накатывалась на горные склоны. Все местные были очень молчаливы и явно чувствовали себя не в своей тарелке. Но они продолжали работать с ним столько, сколько он считал нужным.

– Хорошо. Значит, последнюю фразу повторим еще раз. – Он откашлялся.

«…Я уже объяснял, что рост каждого из нас неизбежен. Это один из наших инстинктов как расы и часть нашего инстинкта самосохранения, которым мы руководствуемся с самого рождения. Именно инстинктивно мы и учимся, и приспосабливаемся.

Каменные плиты, уложенные на землю, не дают растениям взойти, и когда ростки доходят до непреодолимой каменной преграды, то понимают, что у них есть только один выход – начать расти вбок и пытаться пробиться к солнцу сквозь щели между камнями или сквозь трещины в них. И в конце концов мы видим только каменные обломки, густо покрытые зеленым ковром травы‑победительницы.»

Он остановился.

– Стоп, – приказал он. – Никак не получается. Лучше сделайте пока на этом месте пометку. Закончим сегодня.

Техники, обслуживающие записывающее оборудование, безмолвно подчинились.

Все местные жители, находившиеся в лагере, в последние дни были необычайно молчаливы. До прихода бури Блейз, скорее всего, решил бы, что здесь, на безопасной высоте, вне досягаемости песчаной стихии, люди будут чувствовать себя спокойно.

Только теперь он начал понимать, что очень многим из них, скорее всего, не раз приходилось переживать подобные бури и до этого. К тому же у большинства там, внизу, наверняка оставались близкие – жены, мужья, дети, родственники, друзья.

– Распечатайте, пожалуйста, текст с последней пленки – я скоро вернусь и заберу его, – попросил Блейз старшего техника, – а потом просмотрю и внесу необходимые изменения. Я имею в виду не столько содержание, сколько сам порядок изложения.