Какую роль в его восстановлении сыграли наркотики, никто сказать не мог, но в основном медики сходились, что наркотические вещества – возможно, сначала легкие разновидности – помогали преодолеть душевную боль. Не вызывало сомнений, что покатятся головы и что командующий американскими силами в конце концов окажется на канцелярской работе где‑нибудь близ Вашингтона, но по крайней мере все вздохнули с облегчением, узнав, что галлюцинации пилота не были частью коварного плана русских. Однако это не объясняло, как к пилоту попали наркотики, так что расследование по‑прежнему имело высший приоритет, хотя прежней безотлагательности уже не было. А пока, с некоторым сокрушением сказал Гиффорд, никаких внутренних наркодельцов не обнаружено. Была пара наводок, но они касались лишь служащих, в выходные покуривающих марихуану в Лондоне. Подобное обвинение означало немедленный трибунал, так что очевидно никто не хотел добровольно давать информацию.
Когда старший офицер заметил, что если не будут получены какие‑либо положительные результаты, лично ей может быть отпущено минимальное время для участия в операции, Элли чуть не выболтала, что они с Келсо уже кое на что наткнулись. Но вместо этого лишь заверила Гиффорда, что, похоже, они к чему‑то приблизились, хотя пока это только домыслы. К счастью, начальник достаточно доверял ее способностям, чтобы не давить. Если что‑то появится, твердо сказал он, немедленно сообщить ему.
Он не хочет, чтобы отряд по борьбе с наркотиками обходился без них.
Из штаб‑квартиры таможенной и налоговой службы Элли сразу отправилась к себе домой на Вигмор‑стрит и, приготовив ужин, собрала кое‑что из одежды взять с собой в Эдлтон. Она счастливо мурлыкала, перебирая тонкое белье. Этого не следовало допускать, ворчала она про себя. Он профессионал, она профессионал, и они заняты серьезным и, возможно, опасным расследованием. Занятия любовью – на это не следует отвлекаться. Элли посмотрелась в зеркало. Нет, любовь – вот на что не следует отвлекаться.
Она села на кровать, озадаченная своими чувствами, ощущая одновременно счастье и страх. Но чего бояться? Что в нем вызывало такую реакцию? Почему‑то Элли заплакала, но это были не те слезы, что, сокрушая тело, выходят с короткими болезненными рыданиями, а те, что сочатся из уголков глаз и тихо стекают по щекам. Элли положила голову на подушку и вскоре уснула.
Она вернулась в лабораторию тем же вечером, зайдя по дороге кое‑что купить. Фокскрофт, еще не приступавший к вскрытию мыши, настоял, чтобы Элли ушла и не беспокоила его, пока он работает. Они договорились встретиться позже в баре у Национального театра, и Элли, подняв воротник и спрятав руки в карманы от сырости, прошлась по набережной. Для апреля было явно холодно, такая погода угнетает, поскольку зима уже изрядно надоела, а воспоминания о тепле солнечных лучей заволакивает серая реальность. Отчаянно хотелось пообщаться с Келсо, но не было возможности. Элли посмотрела на север через реку и увидела низко нависшие над горизонтом дождевые тучи. Было что‑то зловещее в их тяжелой, давящей темноте, и девушка внутренне содрогнулась.
Когда пришел Фокскрофт, бар в Национальном театре был почти пуст, все представления в огромном сером театральном комплексе давно закончились. Пока Элли покупала джин с тоником, с лица у исследователя не сходило любопытствующее выражение, но он воздержался от каких‑либо вопросов. Они сели за один из круглых столиков, усеивавших обширную площадь холла.
Фокскрофт нашел в мышке следы ЛСД и любопытствовал узнать, как эта тварь получила дозу. «Чтобы классифицировать информацию», – сказал он. Исследователь казался не в духе. Так почему не было официального запроса? Некогда, объяснила Элли, и к тому же она действует на свой страх и риск, руководствуясь только интуицией. Пожав ему руку, она оставила его с неудовлетворенным и слегка надутым выражением на лице. Ее обещание когда‑нибудь отблагодарить его не смогло улучшить Фокскрофту настроение. |