– Ночью они составят тебе компанию. Тебе повезло, они тебя не съедят! Но могут попробовать!
Люк поднялся, и Келсо увидел черный мир в другом измерении. Он снова хотел закричать, но звук заглушался кляпом. Руки вдруг освободились, и освободивший их нож уперся в спину.
– Вниз! – приказал голос.
Келсо увидел уходящие вниз ступени и попятился, потому что они были нетвердые и он мог провалиться сквозь них.
– Вниз, Келли! Тебе повезло, что сэр Энтони хочет оставить тебе жизнь, иначе мы бы не развязали тебе руки. И у тебя не было бы никакой защиты!
Келсо вырвал изо рта кляп и начал умолять, сквозь страх его сознание фокусировалось на происходящем. Его схватили и бросили вниз.
Одной рукой он попытался ухватиться за край люка, но пальцы безжалостно отпихнула чья‑то нога. Несколько футов представлялись милями, и, пролетев их, он упал на бетонный пол. Люк наверху захлопнулся, и Келсо зажал уши от этого грома. Последовал громкий скребущий звук – это к запору для дополнительного веса придвинули что‑то тяжелое.
Писк рядом сообщил Келсо, что он в темноте не один.
– Выпустите меня! – закричал он, ища лестницу, которая, он знал, была где‑то перед ним.
Рука схватилась за металлическую перекладину, он приблизился к ней, нащупал следующую, потом следующую. Как только Келсо встал на первую ступеньку, голова ударилась о крышку люка, и в мозгу разрядом молнии вспыхнула боль. Боль распространилась из головы по всему телу и затекла в самые отдаленные уголки. Разум говорил, что яма не так глубока, но Келсо не мог отделаться от впечатления, что находится на дне огромного котлована. Он снова потянулся вверх и, колотя о дерево, закричал, чтобы его выпустили. Вокруг слышалось какое‑то копошение.
Келсо не имел представления, как долго стоял там, умоляя и пытаясь приоткрыть крышку люка, потому что время утратило значение. Это было теперь, и он был теперь, и его крики были теперь, и темнота была... Она больше не была темнотой.
Вокруг вспыхнули огни, прекрасные огни, они казались ослепительными белыми солнцами, которые затем перешли в неистовые оттенки красного, синего, пурпурного. Келсо опустился на колени и закрыл глаза, ослепленный, но спасения не было, поскольку огни были внутри головы. И он больше не боялся их, потому что они облегчили его сознание, каким‑то образом освободив дух. Хотелось смотреть на них, пощупать их. Хотелось быть ими. И он был ими. Его тело начало пылать, в нервных окончаниях чувствовалось покалывание. По телу пробежали электрические токи, и управляемая этими токами какая‑то часть его сознания вышла наружу, исследуя его собственное тело сначала внутри кончиков пальцев, а потом вместе с течением крови проникнув в самое сердце. Он был близок к оргазму, каждая часть тела стала источником наслаждения, его увеличившийся половой член больше не был единственным инструментом этого наслаждения. Но и это прекрасное ощущение не означало предел. Его переполнило истинное блаженство, когда все вокруг вспыхнуло голубоватым сиянием и он оказался на небе, а вокруг не было границ. Твердые серые бункеры, откуда поступало зерно, стали гигантскими зданиями, контуры которых теряли неизменные очертания, все линии изогнулись, сливаясь в единую линию, и они были полны жизнью, жизнью не материальной, а такой же, как и он сам, сам же он стал частью этого фантастического пейзажа... А потом он стал не частью, а всем вокруг.
В его глазах блестели слезы, Келсо видел все как будто сквозь многогранный бриллиант; ничто не казалось странным, ничто не было единственным. Он чувствовал близость чего‑то подсознательного, чего‑то такого, что вполне реально, но к чему нельзя прикоснуться. Что‑то в другом измерении, которое находилось близко‑близко к тому, где существовал он, и их разделяла только тонкая ткань, бесплотная субстанция. Келсо скользнул за эфирный барьер, зная, что должен разорвать ткань ногтем, чтобы пройти насквозь. |