Боль теперь застучала в висках, будто молоты о наковальню.

— Творимир хотел вырастить воина, имеющего силу богов, но силу тёмную. Не значит, что плохую или злую, но оступись ты однажды, она стала бы разрушающей. А для того, чтобы не оступиться, волхв и учил тебя выдержке и всем тем качествам, которые Славер бы не смог тебе дать, живи ты у него под боком. У него просто на тебя не было времени.

При звуке имени князя внутри Марибора всё перевернулось.

Чародуша продолжила говорить тихо, почти шёпотом.

— На того, кто имеет силу, равную силе богов, всегда возлагается больше ответственности, нет права на ошибку. Ты их совершил очень много, но в том не только твоя вина, хотя и твоя отчасти тоже.

— Что ещё стёрлось из моей памяти? — сухо спросил Марибор, окончательно перестав понимать колдунью, неподвижно глядя ей в серо-зелёные глаза.

— То, что отец твой, князь Славер, тебя очень любил.

А вот в это поверить было крайне сложно. И это колдунья прекрасно знала, но на этот раз не отступила, продолжив:

— Потому, что ты был очень похож на него. Не только внешне, но и нравом, в тебе большая доля его крови. Даже старший, Горислав, люто ревновал его к тебе, отсюда и страшная неприязнь была с его стороны и со стороны Дамиры, жены Славера, поэтому они замыслили расправу, потому как думали, что князь сделает тебя своим преемником. Он однажды имел неосторожность объявить об этом на пиру, на одном из главных праздников зимнего солнцестояния.

Марибор вспомнил, что когда-то Славер пытался забрать его в детинец, где он прожил всего лишь месяц, тогда он и узнал всю горечь своего существования, каждый, кто встречался ему, говорили, что он байстрюк.

— Ведица потом долго злилась на Славера за то, что он нарушил договор, — продолжила колдунья. — Он обещал не заявлять на своего сына права, не забирать тебя к себе. В конечном счёте это обратилось бедой для всех.

— Глупо это всё, — процедил Марибор, чувствуя, как внутри всё распирает от злости.

— Это теперь, со стороны, можно судить о том, но тогда каждый имел свою правду.

— И что теперь? Теперь этих знаков — ни твоих, ни Творимира — нет на моей коже, вестимо мне, их забрали степняки, как славный трофей, и, верно, повесили на один из своих стягов, — с горькой ухмылкой сказал он.

Чародуша вдохнула тяжело, поглядев в опустевшую чашу, отставила её, погладила столешницу, будто смахивая невидимые крошки со стола.

— Теперь настало новое время, в котором ты либо выживешь, избавившись от нелюдской силы, либо уйдёшь в мир теней.

Догадываться не было надобности, что имела в виду Чародуша, и так ясно — исходом станет смерть.

— Но ты хоть и наделён нечеловеческой силой, всё же родился от смертной женщины, пусть и ведьмы, и отец твой, Славер, из древнего рода, что тянется от стародавних времён. Славер и его отец, и твой дед пришли в северные земли с холодных морей, из племени даверов, хотя молва о том уж не говорит, но это так. Ведица из весей Волдара, племени тоже древнего, прожившего у реки, почитай, не один век.

— К чему ты завела этот разговор, колдунья? Как эти знания помогут мне выжить?

— Ты избавился от власти волхва, избавившись от этих знаков, но твоя нить жизни в руках Макоши, богини судьбы, она теперь решает, жить тебе, или нет.