Изменить размер шрифта - +
В куче ее нижнего белья мне попались шелковые трусики. Я приложил их к щеке, и меня укутал аромат ее духов. От этого запаха у меня закружилась голова, потому что я уже давно был болен любовью к ней и тоской.

  Я всеми способами пытался узнать о ней все, и упивался ее бытием всякий раз, когда предоставлялась такая возможность, наслаждаясь чудесами ее тела. Это было пыткой, быть там же где и она, и я пытался смотреть на нее и в то же самое время не смотреть. Мои глаза скакали повсюду, но каждый раз возвращались к ней. Сердцебиение учащалось, и все мое тело начинало лихорадить. Мои глазные яблоки изнутри начинали печься и щипаться. Всякий раз, когда наши глаза встречались, словно я подпадал под влияние ее гипноза. И когда мне удавалась оторвать от нее глаза, то мне становилось страшно. Я боялся, что она может прочесть мою душу, вникнуть в мои мысли о ней – столь ужасные и прекрасные.

  Как-то вечером после ужина, когда я сидел в спальне и читал книгу, я услышал в разговоре отца с матерью имя тети Розаны, которое застряло в моих ушах.

  - Ей не надо было возвращаться, - сказал отец. Где-то минуту по радио звучала песня «Эмос и Энди», затем после последних аккордов оркестра из кухни снова вернулись ко мне слова отца.

  Осторожно встав с кровати, я проскользнул к двери, стараясь не шуметь. 

  - Но ее дом во Френчтауне, Лу, - говорила мать. - Почему ей не надо возвращаться домой?

  - Там, где она - всегда много неприятностей, - сказал он настойчивым голосом, который я редко слышал в свой адрес.

  - Люди доставляют ей неприятности, - как всегда мягко ответила мать, но в ее голосе тоже было упорство. - Ты же знаешь ее…

  - Да, хорошо знаю. Она не может сопротивляться кое-чему в чьих-нибудь штанах.

  - Нет, Лу, ты неправ. Ты не справедлив. Ее сердце, столь же велико, как и мир. Но ей попадаются плохие люди, которые затем ее бросают.

  - Почему она не может быть, как и другие девушки? Как ее сестры? Пойти работать на фабрику, познакомиться с хорошим мужчиной. Вместо этого, она ничем не хочет заниматься.

  - Это не так, Лу. И ты это знаешь. Ладно - не святая, но…

  Предложение не было закончено, так как Арманд и сестрички-близнецы ворвались в дом. Беседы в нашей семье редко достигали собственного конца. Их всегда что-нибудь прерывало: будь то чей-нибудь приход или уход, или внезапная необходимость что-нибудь делать. Хуже всего было то, что ни один из разговоров родителей не был дослушан мною до конца.

 

  Однажды, в жаркий сырой полдень я пришел в дом дедушки и бабушки. На мой мягкий стук в дверь никто не ответил. Затаив дыхание, я повернул ручку двери. Дверь беззвучно открылась. Я остановился и огляделся, мне показалось, будто я совершаю нечто донельзя грешное. Мягкими шагами я пересек кухню и остановился у двери в спальню дедушки и бабушки. Оттуда доносился их раскатистый храп. Я проскользнул через столовую и гостиную, устланную мягкими коврами, в спальню тети Розаны, выходящую окнами на фасад дома.

  Я остановился перед столом, в котором лежал семейный альбом, в котором была та самая фотография с исчезнувшим дядей Аделардом. На стене рядом со столом висела другая фотография в черной рамке - портрет моего дяди Винсента, который давно умер. Его похоронили на кладбище Святого Джуда. Он умер в его сне в собственной постели. Ему было десять лет. «Нежный мальчик», - как как-то сказал отец. - «Очень любил птиц и маленьких зверей».

Хотя отец всегда защищал дядю Аделарда, его брат – дядя Виктор и другие нехорошо отзывались о его бродяжничестве. Никто не мог простить ему, что тот уехал из Френчтауна сразу после смерти Винсента.

  - Семья должна держаться вместе, особенно в тяжелые времена, - слышал я от отца в его беседе с матерью после поминальной мессы в годовщину смерти Винсента.

Быстрый переход