Можно ли остановить прегрешение?
- Эй, Пит, - крикнул я. - Пит… ты выйдешь?
Ответ не последовал.
- Ну, давай, Пит, - продолжал я, слыша в ответ лишь эхо собственного голоса, возвращающегося в сумерках, отразившись от стен соседних домов. Было тихо, будто все исчезли на ужин.
Снова никто не ответил, хотя я знал, что Пит был дома, как и почти вся его семья.
Я пнул ступеньку крыльца и бесцельно побрел в сторону улицы. Плетеный забор сглаживал резкие грани всего, что окружало наш дом, еще больше усилив этим боль одиночества. Я подумал об исчезновении и о том, как это противопоставило меня не только всему остальному миру, но и своему собственному, миру Френчтауна, как это отгородило меня от моей семьи и от Пита. Уже две последние недели мы с ним не общались. Поначалу я преднамеренно избегал его, а затем и он сам стал держаться от меня как можно дальше. Поначалу я даже почувствовал облегчение, освободившись от общения с ним. Я был ослеплен исчезновением, и мне нужно было найти способ с этим жить.
- Что ты хочешь? - крикнул Пит, внезапно появившись в окне.
Я пожал плечами.
- Хочешь мороженого? - Лакир все еще продавал мороженное по два «никеля» [«никель» - десятицентовая монета] за конус, а у меня в кармане имелось целых восемь.
- Не хочу, - сказал он, его лицо исчезло из видимости.
Я побрел по Шестой Стрит, даже не подумав куда, и дошел до заброшенного гаража с сорванными дверями, рядом с домом Люсьеров, одним из немногих бунгало на этой улице. Расслабившись в тени гаража, я подумал об исчезновении, о паузе и вспышке боли. Из дома доносилась фортепьянная музыка. Йоланда Люсьер, моя одноклассница, напевала «В полном одиночестве у телефона». Приятный и жалобный голосок наполнял вечерний воздух.
Я, также, был съедаем полным одиночеством, но в нашем доме телефона не было. Да и кому бы я позвонил? Ни у кого из тех, кого я знал, телефона не было также. Позвонить тете Розане в Монреаль? Невозможно. Никто не слышал о ней с тех пор, как она оставила Монумент.
Если б только тетя Розана была во Френчтауне, в доме моего дедушки…, но я оставил эту мысль. Было бы кощунством воспользоваться для этого исчезновением, особенно, если сразу после моей исповеди. Я подумал о ней, уехавшей далеко в Канаду и о людях, ожидающих ее у парикмахерской. Если любовь настолько хороша, что о ней были написаны стихи и песни, почему я был таким несчастным?
- Ты здесь?
Лицо Пита было тусклым и бледным, когда он заглянул в гараж.
- Что тебе здесь надо? - любопытство растворило гнев в его голосе.
- Ничего, - ответил я, как и всегда, слыша этот вопрос от раздраженных чем-нибудь родителей.
- Пересказать тебе последнюю серию «Всадника-Призрака?» - спросил он.
Арманд уже рассказал мне об этом ковбое-фантоме. Оказалось, он был владельцем магазина в маленьком городке. Но я сказал: «Конечно», - отвечая на его дружеский жест, обрадовавшись тому, что мы снова стали друзьями, пусть даже на короткое время.
На цементном полу гаража наши ягодицы приклеились к бетону, голос Иоланды без конца повторял один и тот же мотив песни «В полном одиночестве», будто острое музыкальное сопровождение происходящего на киноэкране. Пит пересказывал мне сцену за сценой, пока не дошел до самой заключительной сцены.
И затем мы сидели в тишине, слушая снова начатый куплет песни с ее вступлением на фортепьяно, со всеми ошибками и неверно взятыми нотами, звучащими резко и фальшиво.
- Занятия в школе начинаются на следующей неделе, - сказал Пит с отвращением в голосе.
Он высказался о том, зачем я позвал его. Я знал, что наша дружба приближалась к концу. |