«Доктор Голдстейн так же может ошибиться. Он – не Всевышний».

  «Бернард всегда был очень худым».

  «Это – не повод для смерти».

  «Пожалуйста, оставь меня одного».

  «Нет, я не оставлю тебя, потому что здесь – твоя вина».

  Спор начинался с малого, и в течение ночи голос внутри меня предъявлял мне обвинение за обвинением. Я начинал дрожать от ужаса, потому что голос был мной, а я был этим голосом.

  На протяжении дня, я скорбно подходил к гробу и становился на колени. Я проговаривал молитвы за его упокой, стараясь не смотреть на неподвижно лежащее в гробу тело Бернарда. К вечеру на второй день я заставил себя посмотреть на него. Его плоть начала менять окраску, стала бледней и вместе с тем темней. Черты его лица, казалось, стали грубее – губы распухли, ноздри округлились. Он изменялся на наших глазах, но никто ничего об этом не промолвил и слова. Может быть, никто этого и не заметил, а, может быть, Бернард изменился лишь только для меня. Я выбежал из комнаты, наполненной душными запахами увядших цветов, в которой еще было и очень тесно.

  Дядя Аделард нашел меня под навесом.

  Он сел на старый стул из кухни, который отец выставил, чтобы выкинуть, потому что его ножки уже шатались. Он посмотрел на меня. В его глазах была все та же застарелая печаль, которая так хорошо мне была известна, и мой гнев покинул меня, и оставив после себя пустоту.

  Первое время я не знал, как приблизиться к дяде Аделарду, чтобы рассказать ему обо всем, что произошло. Он бы на многое мне ответил. Но теперь я колебался.

  - Когда умер дядя Винсент… - начал я.

  - Да… я знаю, что ты сейчас чувствуешь, Пол. Он был моим братом так же, как и Бернард был твоим…

  - В тот день на кладбище… - пытался я взять себя в руки. - Вы сказали, что Винсент умер, потому что вы… - и я почти добавил: «Из-за исчезновения». Но я промолчал.

  - Я долго винил себя, Пол, - продолжил он. – И, кажется, продолжаю себя винить. Но я свыкся с этим…

  - За что вы себя вините?

  - За то, что я не сделал ничего, чтобы ему помочь. Он страдал от адской боли, но держал это в себе, никому об это не говоря. Он сказал об этом только мне, заставил поклясться, что никому не расскажу. Он проснулся среди ночи, обнял меня и сказал: «Не говори Папа…», и я не сказал никому, а должен был рассказать отцу. Я использовал исчезновение, чтобы ему помочь…

  - Помочь исчезнув?

  - Я использовал исчезновение, чтобы пробраться в «Аптеку Лакира» и найти одно лекарство. Я о нем слышал. Оно называлось «Паригорик», в нем содержался один наркотик для снятия боли. Я нашел «Паригорик» и принес ему. Он уснул. И знаешь, Пол, я не думал, что боль была настолько сильной, чтобы он от нее умер. Его измучила боль, и он только хотел, чтобы я помог ему, и чтобы никто об этом не узнал. Если это могло сделать его счастливым, то я был рад поступить именно так. Ранее я использовал исчезновение, чтобы приносить ему игрушки, для чего по ночам я взламывал двери детских магазинов. Для него я был готов на все. Я любил его, хранил все его тайны. Я использовал исчезновение, чтобы помочь ему избавиться от боли. Но он все равно умер. Он бы выжил, если бы не я. Я мог бы рассказать о его боли родителям… - на его глазах собрались слезы. – Я не думал, что он умрет.

  В сочувствии я коснулся его руки, и мне уже было ясно, что я ничего не смогу ему рассказать. Винсент и Бернард умерли по-разному. Дядя Аделард никого не убил. Смерть Винсента не была актом мести.

  Я оставил его и стал на колени у гроба. Я не молился, я лишь смотрел на бледное хилое тело, которым когда-то был мой брат.