|
Как странно, подумал я. Голос девчонки звучал по-разному, когда его слышишь с откры-тыми и закрытыми глазами. Что со мной происходит, подумал я. Впервые такое. – Можно еще немножко поболтать? – спросила девчонка. – Я буду говорить очень тихо, вы можете и не отвечать, можете даже вздремнуть. – Ладно, – сказал я. – Когда человек умирает – это так здорово, – сказала девчонка. Она говорила прямо у моего уха, ее слова вместе с теплым влажным дыханием нырнули внутрь меня. – Почему? – спросил я. Девчонка приложила палец к моим губам, будто запечатывала конверт. – Не задавайте вопросов, – сказала она. – Не хочу, чтобы мне сейчас задавали вопросы. И глаз не открывайте. Хорошо? В ответ на ее шепот я слегка кивнул. Она убрала палец с моих губ и положила на запястье. – Интересно, наверное, попробовать разрезать это скальпелем. Не мертвое тело. А сам сгу-сток смерти. У меня такое чувство, что он должен где-то быть. Как мяч – тяжелый, мягкий сгу-сток онемевших нервов. Вытащить его из мертвого человека и разрезать. Я часто об этом думаю. Интересно, а что внутри. Может, как в засохшей зубной пасте, когда внутри тюбика что-то твер-дое. Вам так не кажется? Ладно, ладно, можете не отвечать. По краю хлюпает и только в середи-не затвердевает. Поэтому сначала я разрежу кожу, вытащу мягкую часть, затем с помощью скальпеля и ложечки начну разбирать мякоть. Чем глубже, тем тверже становится мякоть, и на-конец что-то вроде косточки. Такой маленькой, как шарик в шарикоподшипнике, и очень твер-дой. Вам так не кажется? Девчонка раза два-три откашлялась. – Последнее время только об этом и думаю. Наверное, оттого, что делать нечего. Честное слово, так и думаю. Когда нечего делать, мысли сами так и улетают куда-то. Так далеко, что по-том сложно назад вернуться. Затем девчонка убрала палец с моей кисти, взяла стакан и допила остатки колы. По стуку льда я понял, что в стакане пусто. – Все в порядке, я высматриваю кота. Не беспокойтесь. Как только увижу Ватанабэ Нобо-ру, сразу же вам скажу. Поэтому можете не открывать глаз. Ватанабэ Нобору наверняка бродит где-нибудь неподалеку. Ведь все кошки ходят по одним и тем же местам. Наверняка скоро поя-вится. Давайте представим его себе и подождем. Ватанабэ Нобору сейчас направляется сюда. Проходит через траву, пролезает под калиткой, где-то останавливается, принюхиваясь к запаху цветов, и медленно направляется сюда. Только вообразите. Я попытался нарисовать кота в голове, как она сказала, но ничего не получилось, кроме ужасно расплывчатого образа, словно на фотографии, снятой на ярком солнце. Лучи яркого солнца проходили сквозь закрытые веки, внося дополнительную сумятицу. Кроме того, сколько я ни пытался, не мог четко вспомнить своего кота. Мой Ватанабэ Нобору, искривленный и неес-тественный, походил на неудавшийся портрет. Лишь отдельные приметы были похожи, а основ-ные черты совершенно не удались. Я даже не мог вспомнить его походку. Девчонка еще раз положила палец мне на кисть и на этот раз, чуть касаясь, нарисовала на ней какой-то орнамент. Какая-то причудливая, бесформенная фигура. Когда она рисовала, я по-чувствовал, что в унисон ее движениям темнота иного характера, чем прежде, проникает в мое сознание. Наверное, я засыпаю, решил я. Мне не хотелось спать, но я понимал: что бы я ни де-лал, остановить это уже не смогу. Мое тело стало бесформенным и тяжелым, расползаясь по мягкой спинке шезлонга из парусиновой ткани. В этой темноте я увидел лишь четыре лапы Ватанабэ Нобору. Четыре лапы умеренно ко-ричневого цвета с мягкими, словно резина, подушечками на подошвах. Эти лапы бесшумно сту-пали где-то по земле. Где-то по земле? Но где, я не знал. Тебе не кажется, что в твоей голове есть слепая зона? – тихонько сказала женщина. Когда я открыл глаза, то оказался в одиночестве. |
