|
– А вот если бы у девушки, которая вам понравилась, было шесть пальцев, что бы вы дела-ли? – спросила девчонка в продолжение разговора. – Продал бы ее в цирк, – сказал я. – Правда? – Шутка, – сказал я, вздрогнув. – Наверное, не обращал бы на это внимания. – Даже если бы это могло передаться детям? Я задумался на минуту об этом. – Думаю, что все-таки не обращал бы внимания. От одного лишнего пальца никакого вреда не будет. – А если бы четыре груди? Я и об этом задумался. – Не знаю, – сказал я. Четыре груди? Я не видел никакой возможности прервать разговор, поэтому решил сме-нить тему. – Сколько тебе лет? – Шестнадцать, – сказала она. – Только исполнилось. Первый год в старшей школе. – Школу не посещаешь? – Нога пока болит, когда долго ходишь. И вокруг глаз еще не зажили порезы. У меня школа довольно строгая – если узнают, что я не просто болею, а попала в аварию, упав с мотоцикла, неизвестно, что мне там на это скажут… Я могу хоть год пропустить. Не то чтобы особенно тороплюсь перейти в следующий класс. – Хм, – сказал я. – И все же ответьте на мой вопрос. Говорите, что могли бы жениться на девушке с шестью пальцами, а четыре груди вас смущают? – Я не говорил, что смущают. Я сказал, что не знаю. – Почему не знаете? – Не могу себе этого как следует представить. – А шесть пальцев представить можете? – Более или менее. – А в чем разница? Шесть пальцев или четыре груди? Я вновь задумался об этом, однако никакого толкового объяснения в голову не пришло. – Я слишком много задаю вопросов? – спросила она и взглянула на меня из-под темных очков. – Тебе об этом кто-то говорил? – спросил я. – Иногда. – Ничего плохого в том, чтобы задавать вопросы, нет. Это заставляет собеседника думать. – Но большинство не хотят думать, когда я спрашиваю, – сказала она, рассматривая пальцы на ногах. – Просто отвечают первое, что в голову придет. Я неопределенно покачал головой и опять повернулся к кошачьей тропинке. Что же я здесь делаю, подумал я. Ведь так ни одной кошки и не появилось. Сложив руки на груди, я закрыл глаза секунд на двадцать или тридцать. С закрытыми гла-зами я почувствовал, что на разных частях тела выступает пот. На лбу, под носом, на шее какое-то чуть уловимое ощущение несоответствия, словно ко мне прикасаются влажными перьями, а футболка прилипла к груди, как флаг в безветренный день. У солнечного света оказалась стран-ная тяжесть, которая проникала внутрь моего тела. Девчонка потрясла стаканом с колой, лед звякнул, словно коровий колокольчик. – Если в сон клонит, можете поспать. Как только кот появится, я вас разбужу, – тихонько сказала девчонка. Не открывая глаз, я молча кивнул. Некоторое время не было слышно ни звука. И голубь, и заводная птица куда-то исчезли. Не было ветра, не было слышно даже машин. Все это время я думал о той женщине, которая звонила. Неужели я на самом деле ее знал? Однако вспомнить никак не мог. Лишь ее тень вытянулась через проход, будто на картине де Кирико. Она сама уже где-то далеко, за пределами моего сознания. А в ушах так и звенит зво-нок телефона. – Вы заснули? – спросила девчонка тихо, чтобы не разбудить меня. – Я не сплю, – сказал я. – Можно подсесть поближе? Мне нравится разговаривать шепотом. – Мне все равно, – сказал я, не открывая глаз. Я услышал, как она поставила свой шезлонг вдоль моего и плотно придвинула. Раздался удар от соприкосновения деревянных рам. Как странно, подумал я. Голос девчонки звучал по-разному, когда его слышишь с откры-тыми и закрытыми глазами. |
