Мне бы хотелось написать, что в ту ночь синяя луна разговаривала со мной. С высоты небес она молча таращилась вниз, бессмысленный непроницаемый глаз. Я скрестила руки и уставилась в ответ, слишком вымотанная, чтобы заснуть. Я думала обо всех тварях, которые могли разгуливать в ночи, – змеях, даппи, посыльных дьявола, Соле Валентайне – и мысленно сказала им всем: «Придите и возьмите меня. Это ваш шанс. Я слишком устала, чтобы бояться».

Но никто и ничто не пришло. Я слышала только шорохи, тявканье и плеск, а также кваканье древесных и речных лягушек, переговаривавшихся на языке, который мне никогда не понять. Звездный ковер над головой не складывался в узоры: как ни пыталась я разглядеть созвездия, видела только звездные россыпи.

Неприкаянность – чувство, которого я боялась больше всего, – все, что я чувствовала в ту ночь. Я вспомнила одно из сочинений Эмерсона, читанное мной в школьной библиотеке:

«Где мы обретаем себя? Через последовательности неосознаваемых нами крайностей… Мы просыпаемся и оказываемся на лестнице; под нами ступени, по которым мы, видимо, поднялись; и над нами ступени, много ступеней, уходящие вверх и пропадающие из глаз в вышине… Подобно призракам, мы скользим сквозь природу, обреченные не найти своего места в ней».

Вскоре я задремала. Когда настало утро, я стряхнула сон, встала и потянулась. Рука саднить перестала: ожог затянулся. На его месте, под кожей, образовался белый шрам в форме звезды.

Дорога до колледжа заняла несколько часов. Примерно на полдороге у меня зачирикал принявший голосовое сообщение мобильник. Я прокрутила это сообщение раз двадцать, пока не добралась до Хиллхауса.

«Ари, – говорилось в нем. Голос Камерона звучал выразительно даже сквозь помехи. – Я слышал, ты не попала на лодку. Не переживай. Случай еще представится».

В то время, в тот год, этого сообщения было достаточно, чтобы я продолжала двигаться, направляясь туда, где могло быть мое место.

В последний день сессии за мной приехала Дашай. Мой первый семестр в колледже официально закончился. Оценки станут известны только через две недели, но я знала, что справилась хорошо.

Повсюду вокруг нас студенты и их родители тащили в легковушки и фургоны коробки, чемоданы и рюкзаки. У меня вещей было мало: я погрузила их в мамин грузовичок минут за двадцать.

Дашай сидела за рулем и наблюдала за студенткой, пытавшейся перепаковать содержимое коробки, которую уронила. Она подняла свитер, посмотрела на него и бросила обратно на землю. Затем снова подняла тот же самый свитер, посмотрела на него и положила в коробку.

– У вас тут многие ребята как не в себе, – заметила Дашай. – Я видела мальчиков на лестнице, они двигались, будто роботы.

– Они принимают «В». – Я пристегнулась. – Может, попав домой, они придут в норму? – «Я говорю, как профессор Хоган», – подумалось мне. – В смысле, при условии, что станут держаться подальше от дилеров и «Родников Ориона».

– Может быть. – Дашай завела двигатель. – Но наблюдать, как они проходят ломку, – не самое приятное зрелище для мамочки с папочкой.

По пути на Тиби Дашай рассказывала мне о жизни в Хомосасса‑Спрингс. Кони и Грэйс чувствуют себя хорошо, только скучают по маме и по мне.

– Я тоже по ним скучаю. Когда мы возвращаемся?

– Не знаю. – Дашай ехала быстрее, чем мае, по настроению то вливаясь в общий поток, то выныривая из него. – Думаю, планируется задержаться на Тиби еще на некоторое время. Только‑только начинает теплеть, Сара говорит.