Затем я процитировала Лонгфелло:

Кораблей перекличка в бескрайней ночи:

Свет блеснет, дальний голос во тьме прозвучит.

Так и мы в море жизни расходимся ныне –

Только голос и взгляд, и опять мрак молчит.

– Ари, прекрати. – На сей раз она говорила серьезно. – Это слишком депрессивно.

– Как и моя жизнь. – Я купалась в темно‑розовом удовольствии самосожаления.

– Теперь и ты говоришь, как Бернадетта.

Этого хватило, чтоб я села.

– Давай, – сказала она, – хватай свитер. У меня есть для тебя лекарство. Мы едем в «Олмарт».

Я никогда не бывала в «Олмарте», да и не хотела.

– Разве нам не полагается бойкотировать такие места?

– Да! Они загрязняют природу. Эксплуатируют рабочих. Но мы не собираемся ничего покупать. Мы едем наблюдать и записывать!

Я не тронулась с места.

– По‑моему, в округе нет «Олмартов».

– Есть один, возле Уэйкросса. Уэйкросс лежал минимум в сорока пяти милях от кампуса, у входа в парк «Окифиноки».

– Я за рулем, – сказала Джейси. – Будет весело. Настоящее дорожное приключение!

Я решила, что делать мне все равно больше нечего.

В машине Джейси рассказала мне о мини‑курсе, на который она ходила, под названием «Корпоративная этика».

– Он несколько абстрактный, – сказала она. – И я хочу для курсовой сделать его реальным. Если нам повезет, мы увидим какое‑нибудь олмартовское беззаконие в действии.

Машина у нее была старая и потрепанная на вид. Мне захотелось такую же.

Мы проезжали заправочные станции и выставленные на продажу пустые участки, баптистскую церковь, указатель «Дородовое кладбище», несколько придорожных алтарей с крестами, на которых были написаны имена жертв ДТП. Большинство алтарей были увешаны искусственными цветами и венками, а к одному были привязаны четыре надутых гелием шарика. Мы пересекали коричневые реки по бетонным мостам. Тент над стоянкой для продажи подержанных машин украшала надпись «Дай богу славу».

Я стискивала телефон, мечтая, чтоб он зазвонил. Но он молчал, и я напомнила себе, что в этой части Юго‑Восточной Джорджии связь плохая.

Джейси сидела на двух подушках, чтобы видеть, что творится поверх руля. Большую часть дороги она болтала.

– Сегодня у нас полнолуние, – сказала она.

– Тогда это должна быть синяя луна. – Луна уже побывала полной в этом месяце, когда я первый раз ездила на Тиби‑Айленд.

– Правда? А какого оттенка синего? – Энтузиазм Джейси никогда меня не раздражал. Он был освежающе искренним по контрасту с деланным равнодушием большинства студентов Хиллхауса.

– Не буквально синяя. Это термин для второго полнолуния за один месяц.

– Мы слышали про синюю луну в прошлом году, на занятиях по фольклору. – Джейси свернула на олмартовскую парковку. – В такое время луна говорит с теми, кому не повезло в любви.

– Ты правда в это веришь?

Она припарковалась, и мы вышли наружу.

– Хотела бы я в это верить. Хотела бы я послушать, что она мне скажет.

Я сообразила, что ни разу не видела Джейси с мальчиком – или с девочкой, коли на то пошло. Я была настолько погружена в себя, что никогда не задумывалась, счастлива ли она.

– Спасибо, что довезла, – начала я и тут заметила внедорожник: бежевый, «шевроле», лысый мужик за рулем. Я почувствовала, как слова застывают у меня на языке. Я видела только затылок водителя, но он походил на затылок Сола Валентайна.