Можно сделать интересную заметку о том, какую выбрать одежду, когда твой любимый человек бесследно пропал, подумал я. Жадного до нестандартных сюжетных ходов борзописца во мне не могло искоренить ничто.

Затолкав вещи в сумку, я обернулся и взглянул на коробку с подарком, стоявшую на полу:

– Можно посмотреть, что там?

Веласкес замялась, но решила перестраховаться:

– Нет, сэр, прошу прощения. Лучше не стоит.

Но я заметил, что оберточная бумага аккуратно разрезана:

– Но ведь ее проверяли?

Она кивнула.

– Если вы уже смотрели… – Я шагнул мимо офицера в сторону коробки.

– Сэр, я не могу вам позволить. – Она заступила мне дорогу.

– Смех, да и только. Это же мне подарок от жены.

Обойдя ее, я наклонился, взявшись одной рукой за коробку, но Веласкес обхватила меня поперек груди, удерживая. В тот же миг ярость затопила мой разум. Хоть я всю жизнь старался быть похожим на маму, характер отца зачастую прорывается, вызывая ужасные мысли и отвратительные слова.

– Сэр, здесь место преступления, вы…

«Безмозглая сука!»

Неожиданно в комнате оказался ее напарник Риордан. Я вырывался как мог – хорошо‑хорошо, мать вашу! – но они стащили меня вниз. Женщина стояла на коленях возле крыльца, разглядывая ступеньки – не иначе, в поисках следов крови. Она внимательно посмотрела на меня и уступила дорогу.

По пути к Го я постарался взять себя в руки. Этот случай стал первым в бесконечной череде досадных дурацких поступков со стороны полиции в ходе следствия. Я подчиняюсь правилам, которые могу понять, а не правилам без тени смысла. Поэтому мне нужно было успокоиться. «Не противодействуй копам, – твердил я себе. – И в случае необходимости повторяй: не противодействуй копам».

Войдя в полицейское отделение, я сразу наткнулся на Бони.

– Ник, ваши родственники со стороны жены здесь, – сказала она таким голосом, будто предлагала теплый маффин.

Мэрибет и Ранд Эллиот стояли рука об руку посреди здания, как будто позировали перед фоторепортерами. Все как обычно. Я привык видеть их, поглаживающих друг другу руки, прижимающихся щекой к щеке, чмокающих в подбородок. Когда гостишь у Эллиотов, все время приходится кашлять – приготовьтесь, я вхожу, – поскольку их можно застать где угодно милующимися. Расставаясь даже ненадолго, они целовались в губы. Проходя мимо жены, Ранд хлопал ее по заднице. Такие отношения были для меня в диковинку. Мои родители развелись, когда мне исполнилось двенадцать лет, и, по моим ранним воспоминаниям, прилюдно могли обменяться разве что невинным поцелуем в щеку. На Рождество, на день рождения. Сухими губами. Даже в лучшую пору их брака отношения больше всего напоминали деловые.

– У нас закончилось молоко.

– Куплю сегодня.

– Мне нужно, чтобы ты выгладила это как следует.

– Выглажу.

– Это что, так трудно – купить молока?

Молчание.

– Ты опять забыла вызвать водопроводчика.

Вздох.

– Черт побери! Надень свое проклятое пальто, выйди из дому и немедленно купи это проклятое молоко! Сейчас же!

Такими приказами мой отец, менеджер среднего звена в телефонной компании, в лучшем случае донимал мою маму, как своего нерадивого подчиненного. А в худшем? Нет, он никогда не бил ее, но лютая злоба могла наполнять дом сутками и неделями, делая воздух влажным и густым, мешая дышать. Отец ходил выпятив челюсть, ни дать ни взять жаждущий реванша боксер, и скрипел зубами так громко, что звук разносился по всему дому. Швырял вещи, но не в нее, а рядом с ней. Я уверен, он убеждал себя: «Ни за что ее не ударю». Я уверен, он никогда не считал себя жестоким.