– Ник, – произнес Ранд Эллиот.

Он сделал три широких шага в мою сторону и, когда я уже готовился принять удар, обнял изо всех сил.

– Ты как, держишься? – шепнул он мне в шею, покачал немного, потом тоненько всхлипнул, проглотил рыдание и сжал мою руку. – Мы обязательно найдем Эми, Ник! У нас нет иного выхода. Просто поверь в это!

Несколько секунд Ранд Эллиот сверлил меня голубыми глазами, а затем снова всхлипнул три раза подряд – казалось, икает, – и тут Мэрибет протиснулась к нам сквозь толпу и спрятала лицо под мышку мужа.

Когда мы с тестем рассоединились, она посмотрела на меня снизу вверх огромным круглыми глазами и произнесла:

– Это просто… просто кошмар. Как ты, Ник?

Мэрибет говорила «как ты?», это была не простая любезность, а жизненно важный вопрос. При этом она смотрела мне в лицо, и я не сомневался: теща очень внимательно следит за каждым моим движением. Миссис Эллиот полагала, что каждый поступок должен быть рассмотрен, оценен и классифицирован. Любая мелочь что‑то означает, любой пустяк может оказаться полезным. Мама, папа и дитя, продвинутые люди с учеными степенями по психологии, с девяти утра до полудня выдавали на‑гора больше глубоких выводов, чем многие люди за месяц. Я никогда не забуду, как однажды за обедом отказался от вишневого коблера, а Ранд вдруг склонил голову набок и сказал:

– Ага! Тут у нас иконоборец! Презирает легкий символический патриотизм!

Я хотел отшутиться: мол, вишневый коблер – не самое любимое мое блюдо, а Мэрибет коснулась руки Ранда:

– Это из‑за развода его родителей. Все те вкусняшки, десерты и прочее, которые принято есть за семейным столом, вызывают у Ника отрицательные эмоции.

Это казалось глупым, но льстило невероятно. Люди тратили столько сил, чтобы разгадать мою натуру.

Ответ: я просто не люблю вишни.

Близилась половина двенадцатого. В полицейском участке стояла какофония. Звонили телефоны, кричали люди. Женщина, чьего имени я не расслышал и у которой рассмотрел только раскачивающуюся копну волос, вдруг оказалась рядом со мной. Я понятия не имел, как долго она находилась поблизости.

– …И самое главное, Ник, нужно привлечь людей к поискам Эми, надо им показать: у нее есть семья, ее любят и хотят. Все будет под контролем. Ник, вам нужно будет… Ник?

– Чего?

– Люди захотят услышать заявление ее мужа.

Через все помещение ко мне бежала Го. Она проводила меня до управления, потом отправилась в «Бар», но пробыла там не больше получаса, а теперь вернулась, как будто не видела меня неделю, и лавировала между столами, не обращая внимания на молодого офицера, которому наверняка поручили провести ее внутрь спокойно и без шума.

– Пока все хорошо? – спросила Го, крепко обнимая меня одной рукой. Но в семейке Данн никогда не получалось правильно обниматься – ее палец ткнулся мне в правый сосок. – Жалко, что мама сейчас не с нами, – шепнула она, будто читая мои мысли. – Нет новостей? – произнесла сестра, отстранившись.

– Ничего. Мать его! Ничего…

– Похоже, ты не слишком хорошо себя чувствуешь.

– Я чувствую себя как сраное дерьмо. – Хотелось добавить, что я поступил как полный идиот, не прислушавшись к ее словам о выпивке.

– Я бы тоже прикончила бутылку. – Сестра похлопала меня по спине.

– Так, уже пора, – волшебным образом материализовалась женщина из прессы. – Получится неплохая передача на выходные, на Четвертое июля.

Она проводила нас в мрачный конференц‑зал – алюминиевые жалюзи, складные стулья и стайка скучающих репортеров – и заставила подняться на сцену.