Она могла, она прекрасна. Я не отрываясь смотрел на фотографию моей жены, а в это время репортеры защелкали и зажужжали камерами. Я вспоминал тот день в Нью‑Йорке, когда разыскал ее после долгой разлуки. Тогда я увидел только светлые волосы и затылок, но сразу узнал Эми. Я воспринял это как знак. На своем веку мне случалось видеть миллионы голов, но я сразу распознал изящный череп Эми, плывущий впереди по Седьмой авеню. Я понял, что это она, понял, что нам суждено быть вместе.

Сверкали вспышки. Я встрепенулся и огляделся по сторонам. Происходящее казалось сюром. Так часто говорят люди, описывая что‑то необычное. Раньше я думал: «Ну откуда вы, мать вашу, можете знать, что такое сюр?» Похмелье давало о себе знать. Левый глаз пульсировал, словно сердце.

Фотокамеры продолжали щелкать, кинокамеры – жужжать. Два семейства, поджав губы, стояли рядом. Из всех нас только Го немного напоминала живого человека. Остальные – биороботы, клонированные и растыканные туда и сюда. Эми на картинке и то выглядела более живой. Всем нам доводилось видеть подобные пресс‑конференции, когда бесследно пропадали другие женщины. И теперь мы сами вынуждены играть в спектакле для прессы – взволнованная, но преисполненная надежд родня. Мутные от кофеина глаза, руки – как у тряпичных кукол.

Прозвучало мое имя, аудитория затаила дыхание. Шоу начинается.

Позже, просматривая новости, я не узнавал свой голос. И едва‑едва узнал лицо. Последствия пьянки меня не красили – не человек, а мешок с дерьмом. Я очень боялся, что голос будет дрожать, а потому фразы получались рублеными, будто я читал срочное сообщение. «Мы хотим, чтобы Эми вернулась домой целая и невредимая…» Совершенно фальшиво и неубедительно. С таким же успехом я мог произносить случайные числа.

Ранд Эллиот подошел и попытался спасти меня:

– Наша дочь Эми – жизнерадостная, всеми любимая девочка. Это единственный ребенок в нашей семье. Она умная, красивая и добросердечная. Удивительная Эми – вот она кто. Мы хотим, чтобы она вернулась. И Ник хочет, чтобы она вернулась.

Он положил ладонь мне на плечо, промокнул платком глаза. И я невольно ожесточился, во мне снова заговорил отец: «Мужчины не плачут».

– Мы все хотим ее вернуть, – продолжал Ранд. – Вернуть в семью, к родным и близким. Наш координационный пункт будет находиться в гостинице «Дэйз».

Позже в газетных новостях появились фотографии Ника Данна, мужа пропавшей женщины, который стоял истуканом рядом с тестем. Руки скрещены на груди, остекленевший взгляд. Он выглядел почти скучающим рядом с плачущими родителями Эми. Дальше было хуже: моя запоздалая реакция. Стремление показать, что я не говнюк, я неплохой парень, несмотря на пустой взгляд и надменное лицо придурка. Вот она, откуда ни возьмись, улыбка, о которой просил Ранд. Улыбка, так необходимая для его дочери.

Улыбка убийцы.

Эми Эллиот‑Данн

5 июля 2010 года.

Страницы дневника.

Я не собираюсь ругать Ника. Я не ругаю Ника. Я отказываюсь – отказываюсь! – становиться сварливой, рассерженной девчонкой, сыплющей упреками. Когда я выходила замуж, то дала себе два обещания. Первое: не делать из него дрессированную обезьяну. Второе: никогда, ни при каких обстоятельствах не говорить: «Это меня устраивает – что ты решил вернуться домой попозже, что на выходные отправился на мальчишник, что решил сделать что‑то, чего тебе хочется», а потом пилить его за то, что он воспользовался моим потворством.