На свой первый школьный вечер она пришла в длинной юбке и блузке с кружевным воротничком. Блузка сидела колом, потому что Наташа не любила примерки, переминалась с ноги на ногу, мама сердилась, булавки сыпались дождём, мама закалывала их снова… «Под юбку заправить, и будет ничего. Зато материал хороший. И потом, в тебе должны видеть человека, а не блузку» – поучала мама.

Но видели почему-то только блузку, с дурацким воротником и манжетами, тоже дурацкими. А её, Наташу, не замечали. Простояв полчаса у стенки, она хотела было пойти домой, как вдруг услышала:

– Селянка, а селянка? Ты гопака умеешь танцевать?

– Не умею, – честно призналась Наташа, с трудом соображая, что это она – селянка, и что теперь делать, что ей делать? Завтра весь класс будет называть её селянкой, потому что на вечер она явилась в юбке до пят и в деревенской цветастой кофте. Наташа только сейчас поняла, что кофта деревенская.

– А если не умеешь, чего тогда тут стоишь?

Домой она летела стрелой, юбку больше не надевала и на школьных вечерах не появлялась. С ней только гопака танцевать.

Музыкальная школа была единственной отдушиной и дарила надежду на будущее. После музыкалки Наташа садилась за уроки, а после уроков садилась за макрамэ. Плела из тонких кожаных лент красивые поясные ремни и затейливые украшения-ожерелья, вязала сумки из цветного сутажа – ажурного плетения, с узорами. Мама продавала их на рынке и денег им хватало.

За два года до окончания с музыкальной школой пришлось расстаться, класс фортепиано стоил дорого, а музыка не профессия, сказала мама. Наташа сначала обрадовалась: не придётся в автобусе выслушивать: «Мальчик, на следующей выходишь?», а музыкой она будет заниматься самостоятельно, и поступит в училище, с её абсолютным слухом и беглостью пальцев. А потом поняла, что не сможет подготовиться в училище сама, без педагога, ведь некому говорить, что не так, некому учить, некому подбирать программу.

В восемнадцать лет Наташа предприняла смелую попытку вырваться из-под маминой опеки. Вспоминать о попытке не хотелось до сих пор. Мама не пустила Наташиного жениха на порог, и Наташа ушла вместе с ним, а через два года вернулась.

Часть 8

Лыжный блин

– Лес стоит на страже, – пошутил Виталик.

Гордеев через силу улыбнулся. У Виталика ноги железные, он на Чегеме спасателем работал, а Гордеев работал начальником дороги, и здорово устал, и остальные тоже устали. Дойти бы засветло до станции. А они о привале мечтают. Без привала придётся сегодня…

Гордееву было жалко «своих людей», как он привык называть этих девятерых. Сникли все, кроме Виталика и Лося, с этими всё ясно, а вот Надя Жемаева еле идёт, и Голубева не капризничает и не отпускает циничных замечаний в адрес Виталика, который опять «напрыскался одеколоном, развонялся на весь лес, я что, одеколон твой нюхать сюда пришла? Я к тебе обращаюсь, спасатель фигов!».

Голубева молчала, хотя обычно не стеснялась в выражениях и мало походила на артистку, представителя высокого искусства, какой её считал Гордеев. Может, они все такие, люди искусства? Тогда пиши пропало…

Выступление «MaximumShow» он видел на Ютубе, специально посмотрел (Лериной фамилии в титрах почему-то не обнаружилось), и теперь удивлялся, как в ней это соединяется – грациозность и грубость, пластичность жестов и площадная лексика. Она невыносима.

Но салаты готовит волшебные, да и Виталик её побаивается и помалкивает, а раньше нёс совсем уж несусветное, про то как пил с балеринами шампанское в Большом. Лера на него зыркнула и сказала одну фразу, но какую! Тебе, говорит, за балкон четвертого яруса полжизни работать, а шампанское там без тебя есть с кем пить, так что сильно не переживай.