– Ну что, в пионеры будем вступать, или пешком пойдём? – отличился Виталик. Он иногда такое скажет, что не знаешь как ответить. Голубева удивилась:

– Что это у него? Мороженое, что ли?

Обломанный горн с торчащей железякой и впрямь походил на эскимо на палочке, которое доедал гипсовый пионер.

– Эскимо в белой глазури. Ща купишь себе такое, за углом мини-маркет, – сообщил Дима, ухмыляясь.

Народ радостно заржал. Лера смотрела непонимающе.

Сколько ей? Лет двадцать. Дитя девяностых, пионеров она не застала, ей простительно. А Гордееву за пятьдесят, и пионерское гордое детство он помнит до сих пор.

– Тебе сколько годков-то?

– Тридцать два.

Опаньки. Кто же вот так, сразу, про возраст… Устала, наверное, вот и… Как тридцать два? Ни фига себе. Ни себе фига.

– А тебе?

– Пятьдесят.

– Старый.

Гордеев обозлился. На себя, за то что соврал про возраст. На метель. На лагерь этот дурацкий, детей здесь, ясно дело, нет, но есть же дорога от лагеря до станции, значит, доедем, и наплевать нам на метель. Нет, всё-таки он молодец, вывел группу!

Часть 9

Хорошие люди

Все поднажали и помчались. Лера отстала: она шла пешком, поминутно оскальзываясь и теряя то палки, то лыжи, которые не удосужилась связать. И конечно, упала, засмотревшись на беседку, в которой кто-то был. Какое-то движение. Лера уцепилась за перила беседки и хотела встать, сверху протянулась чья-то голая рука и ухватила её за ворот штормовки. Ноги оторвались от земли, и Голубева вознеслась наверх.

– Ммма-ааа-ааа!

– Не ори, оглушила, – услышала Лера. Голая рука (впрочем, какая она голая, просто рукав закатан) принадлежала парню – высокому, со звероватым лицом, в мешковатой одежде, но удивительно харизматичному.

– Что, нравлюсь? В спасителей всегда влюбляются, это классика жанра. А знаешь, ты мне тоже нравишься, – нахально заявил парень. Лера с усилием отвела от «спасителя» глаза и покраснела. Слава богу, никто не видел, все разглядывали дом.

Сказать точнее, маленький домишко с трубой и собачьей конурой. Труба весело дымила, собака весело тявкала. У сарая самодельные сани с широкими полозьями, длинные, как нарта. Прислоненная к стене бензопила оптимистично-оранжевого цвета показалась Наде зловещей. Вот в такой глуши, посреди болота, и должен жить маньяк. А они к нему в гости припёрлись. Надя прикусила губу и осторожно попятилась от сарая и от пилы.

Маньяк приглашающе махнул рукой, и Гордеев облегчённо выдохнул. Как он здесь живёт, здесь же ни воды, ни электричества. Лагерь, похоже, брошенный. Зато понятно, откуда взялась канистра, из-за которой перепугалась Голубева. Вот же чёртова девка, вечно с ней что-то случается. Ничего, сейчас попросим у хозяев верёвку, или хоть проволоку, стянем крепление, до станции дойдёт, размышлял Георгий.

Словно в ответ на его мысли, Голубева наклонилась и подняла что-то с тропинки. При ближайшем рассмотрении это «что-то» оказалось рёберной костью.

– А-ааа!! Она человеческая-ааа! Человеческая кость! А-ааа!– вопила Голубева, держа ребро в руках и глядя на всех выпученными глазами. Глаза Гордееву не нравились. Так и с ума сойдёт, с неё станется.

Отобрав у Леры кость, он бросил её собаке, которая нетерпеливо прыгала вокруг, недоумевая, зачем чужакам понадобилась её игрушка.

– Чего она у вас орёт всё время? Припадочная, что ли? – озвучил гордеевские мысли хозяин дома.