Иван взял её за руку, Лера потянулась за лыжами.

– Лыжи оставь, никто не возьмёт, никуда не денутся.

Да, никуда. Вот и соболюшки – оставили, и эти две пары за сараем тоже кто-то оставил. Никуда не денутся. Лера покорно шла за Иваном вдоль стены сарая, стена была очень длинной. Или просто они медленно шли? Или это остановилось время, чтобы дать ей ещё немного пожить.

– Не бойся. Больно тебе не будет.

– А… как?

– Да никак, уснёшь просто. И будешь спать. А я с тобой посижу. И за руку подержу, хочешь? – У Ивана задрожал голос. – А хочешь, женой мне будешь? Весной оторвёмся отсюда, я место приглядел, по Киевской дороге, Крекшино. Красивое место! Земляники-грибов полно. Ты землянику любишь собирать?

– Собирать не люблю. Есть люблю.

– Ну, видишь, как хорошо! – обрадовался Иван.

Подумал, что она согласна? Напрасно так подумал…

–С работы уволишься, скажешь, другую нашла. А друзьям скажешь, что уезжаешь, далеко. Не соврёшь, – воодушевился Иван. Посмотрел на молчавшую Леру. – Или тебя искать будут?

– Не будут. Не в том дело. Я не хочу… так. Я не смогу. Я лучше… засну. – Лера замолчала. Молчал и Иван.

– Ты… посидишь со мной? И за руку подержишь.

Она ещё любила его, даже такого. Можно ведь всё изменить. Можно ведь – жить. Гаснущим разумом Лера цеплялась за жизнь, за надежду на новый поворот плоскости, которая – легла плашмя и не хотела подниматься, и не было сил её поднять, а Иван не помогал.

Она уже не понимала, что происходит: сознание разорвалось, как разрывается мышца от чрезмерной нагрузки, жутко больно. Мозг не выдержал боли, заблокировал всё лишнее (знание, познание, мысли, эмоции) и включил аварийный режим. Сработала программа защиты – "только выжить". Лера послушно села за стол, покрытый клетчатой весёлой клеёнкой, послушно выпила чай, цокая зубами о стакан. И до самого конца не верила в происходящее.

Часть 16

Рамамба

В посёлке она купит новую симку, а пока пусть полежит.

Телефон вдруг заиграл «Рамамбу в осеннем парке». Марита соображала быстро: сбросить звонок нельзя, надо ответить. Она и ответила. Гордеев ничего не заподозрил: заболела, водки выпей с перцем, помогает. Марита усмехнулась Лериным коротким смешком и повесила трубку.

И началось. Голубевой звонили подруги и друзья, приятели и приятельницы, знакомые и незнакомые… Звонили с работы, и из какого-то ресторана, и даже из женской консультации. Выкинуть бы симку, да нельзя. Слишком рано. С месяц подождать надо.

«Рамамбу» Марита выучила наизусть и, крутясь по дому, напевала задорный мотивчик. Самым настойчивым оказался Гордеев: звонил весь февраль, звал Леру в поход и дотошно расспрашивал о самочувствии. Отвязаться от него, как от остальных, не получалось, Лерино сопрано давалось Марите с трудом, после длинных разговоров саднило горло. Врать Гордееву надоело, и сам Гордеев надоел, и Марита пошла ва-банк: восьмого марта Гордей услышал, что его поздравления ей нужны как лифчик на меху, и вообще, другой бы давно понял, что надо рот захлопнуть. Пристал, как банный лист к жо…

Гордеев больше не звонил. Остальные тоже потеряли интерес, надоело выслушивать бесконечные отказы. Из модельного агентства её, надо думать, уже выставили, за самовольный отпуск. Марита успокоилась: она всё сделала правильно, не выбросила симку, на звонки отвечала коротко, ссылаясь на занятость и на усталость, так что ни у кого не возникло подозрений.

Когда Голубевой позвонил Виталик. Марита сменила тактику: она больше не притворялась Лерой, она была самой собой.