— Я говорю, ты пообещай этим тиграм и акулам, что завтра ваша пресс-служба выдаст им информацию по максимуму. Что дело это настолько серьезное и сенсационное, что любая недоброкачественная информация обязательно повредит следствию. Он спросил у меня только одно: это очередная моя туфта или в самом деле? Я сказал: в самом деле. Имея в виду, естественно, не факты убийства, а информацию.

— Артист ты, Славка, — засмеялся Турецкий. — Какую информацию они получат? Все уже всем известно!

— Не важно, — стоял на своем Грязнов. — Они умеют изображать на лицах такую значительность и многоумие, что в их устах даже жвачка сойдет за новье. Зато нам эта пишущая братия мешать не будет. Слушай, если у тебя здесь больше нет дел, предлагаю рвануть ко мне. Я тут Володю Яковлева оставлю с ребятами заканчивать, так что можешь не волноваться.

— А я и не волнуюсь… когда такие люди в стране советской есть… — пропел неожиданно Турецкий. — Едем. — И, уже спускаясь лифтом в подвал, где был обнаружен злополучный сервировочный столик с официантской формой, уже отправленные на Петровку на экспертизу, спросил: — А за что ты не любишь дипломатов?

— За что их любить? Все чего-то делают. А эти — только языками треплют. И врут. И нам всем и друг дружке… Я тут как-то Горького взял с полки. Неужели, думаю, и в самом деле такой плохой, каким его стараются нынче критики изобразить? Не, ну серьезно! Или я чего не понимаю, подзабыл? Открыл чего полегче. Сказку нашел. И прямо в точку попал. Жили, в общем, народы по две стороны реки и постоянно ссорились, нападали друг на друга, воевали. А всякие там дипломаты чего-то шурудили. И до того докатились, что вроде уже и воевать-то нечем стало, и народы извели себя почти до точки. Я длинно рассказываю, а там все, конечно, короче. Словом, плюнули они однажды на всякие уговоры и договоры, утопили в той реке дипломатов и сели промеж собой прибыль-убытки считать.

— Все? — спросил Турецкий, когда Грязнов замолчал.

— А чего тебе еще? По-моему, тут и так больше сказано, чем нужно. И я с пролетарским писателем полностью согласен. Ты заметил, как они друг перед другом протокол свой блюли? Консула замочили, а эти выясняют, мать их, в каком, понимаешь, ключе беседу вести!

— Так ты, значит, сечешь по-английски? — неожиданно догадался Турецкий.

— Не очень, конечно, не как ты, к примеру, где уж нам! Однако, чтоб понять, мне достаточно. По секрету, это я Дениску заставил! — самодовольно улыбнулся Грязнов. — Чего ты, говорю, делаешь?! Сам в эти, в полиглоты, стремишься, а дядька родной с иностранцем ни бэ ни мэ! Стыдно: генералу и чтоб двух слов не связать! Осознал. Стал меня малость натаскивать. Так что ты теперь нос не особо задирай, мы и сами с усами!

— Славка! — искренне восхитился Турецкий. — Если б не ты мне это говорил, ни за что бы не поверил! Вот что с человеком погоны-то творят! Я считаю, по этому поводу просто необходимо!..

— А чего бы я тебя к себе в МУР тащил?… С Костей-то разговаривал? Он в курсе?

— Наше дело телячье: доложил — и жуй себе травку. А он сказал, что и по его личным каналам тоже пока никакой ясности. Не исключено, что из Штатов может кто-нибудь пожаловать. Вроде госсекретаря. Ну и значит — то, другое, ответственность! Не мог тому же Казанскому повесить это дело! Ему как раз — перед гостями задницей вертеть, представительствовать! А я не умею. И не люблю.

Грязнов промолчал, не афишируя своих мыслей на этот счет. И потом, он по духу был работягой. А это значит — врагом показухи. Конечно, нелегкое выпало дело, а где они — легкие? И раз вынужден его делать, приходится напрягаться.